Девяносто четыре
У каждого из нас в календаре обведен кружочком день, в который все кончится. Хорошо, что мы не знаем, когда именно. Но вряд ли кто-нибудь думал, что этот день будет выглядеть вот так.
Надо мной висит большая серебристо-красная летающая тарелка. Я знаю, зачем. Нужно быть глухим, слепым и тупым вдобавок, чтобы этого не знать. Она была в газетах по всему миру. Это спускаемый аппарат. Он отделится от ракеты на орбите и сядет на поверхность Луны, в седьмом секторе.
Впечатляюще бессмысленная штука.
Меня отводят в ту же самую траншею, что и вчера, в той же самой складке лунной поверхности. Камеры уже наготове – огромные, неуклюжие.
Тот же самый вчерашний коричневый комбинезон пристегивает ко мне лямки, потом мешки с песком – чтобы придать мне нужный вес. Хоть бы у меня хватило сил отстегнуться в нужный момент. Вокруг моей талии притаился в ожидании картонный пояс. Как я буду его доставать, я еще не придумал. Это меня сейчас волнует больше всего.
С операторского крана, парящего у нас над головами, раздает приказы режиссер. Через час или даже раньше, картинка полетит в мир. Как и вчера, сегодня перед коричневыми комбинезонами в траншее стоит по небольшому телевизору, для наблюдения. Это хорошо.
Красная летающая тарелка, крутясь, спускается на земную Луну. Струйки сжатого воздуха разбрасывают песок. Безупречная посадка. Если бы все это происходило на самом деле, сидящий внутри космонавт изжарился бы. Казалось бы, свободное человечество могло бы и само это понять, но, похоже, оно предпочитает жуткую до дрожи выдумку, будто человеку подвластно все.
Рывок, и я чувствую вес на другом конце веревки. Мои ноги отделяются от земли, и космонавт легко выпрыгивает из люка.
– Снято! – кричат с крана. – Где след?
Перепуганный рабочий выносит слепок подошвы. Начинается кань и тень – надо приложить его в точности к нужному месту. Люди в матерчатых бахилах поверх обуви производят замеры и оставляют наконец отпечаток там, где магнитный башмак космонавта впервые коснется поверхности. Комбинезон указывает мне, в каком месте траншеи я должен быть в тот момент, когда космонавт покинет спускаемый аппарат. Я повторяю движения – еще и еще раз. Снова возня: ищут правильное место для флага. Этот флаг – гвоздь всего предприятия, уж вы мне поверьте.
Комбинезон тянет мою веревку вверх-вниз, для разминки, чтобы я немного привык. Передо мной разложены метки, указывающие, где надо подпрыгнуть, а где опуститься. Выясняется, что из-за шлема космонавту не видно дырку, проверченную для флага. Тогда пересечение координат отмечают камнем. Флаг валится. Обыкновенная красно-черная тряпка, вот что.
– Снято! – кричит режиссер.
Ну, пора. Я в жизни так не волновался. Если не выгорит, то значит, все было зря. Космонавта подсаживают обратно в спускаемый аппарат, и вся конструкция снова взмывает под затемненный потолок. Хорошо, настоящая Луна этого не видит – покатилась бы с неба от смеха. Хотя смеяться тут нечему. Я все еще дергаюсь, как у меня получится выпростать пояс из-под одежды. И все еще так и не придумал, что я буду делать дальше, после того, как покажу свой плакат всему миру.
Моя душа уходит в дырявые подметки моих башмаков. За стеклами диспетчерской появилась знакомая фигура. Это кожаный. Я знаю, что он пришел за мной. Это значит одно из двух: или попался кто-то из троицы дед – мисс Филипс – лунный человек, или же они сбежали, и кожаный нашел лаз.
Пригибаюсь в своей траншее. Коричневый комбинезон, приставленный ко мне, лезет наверх. Замечаю, что на это у него уходит совсем немного времени. Он выступает против использования вентилятора – на Луне якобы нет атмосферы, и флаг не должен развеваться. Отчаянно пытаюсь высвободить дедов плакат, найти завязки, чтобы в нужный момент просто выхватить его. Узел поддается, и я снова могу дышать. Дед все продумал. Завязка теперь прямо под рукой. Вижу ботинки охранника. Он за мной не следит, хотя наверняка в этом и состоит его работа. Нет, ему слишком интересно, как лебедки тащат спускаемый аппарат на исходную позицию. К ботинкам присоединяется пара начищенных сапог. Поднимаю взгляд на диспетчерскую, но кожаного там уже нет. Вот он, здесь, стоит спиной ко мне. Спрашивает у охранника, не видел ли тот здесь мальчишку лет пятнадцати с разноцветными глазами.
Трепать-колотить. Почти у цели – и так попасться.
– В чем дело? – орет комбинезон на кожаного. – Всем уйти с поверхности Луны!
– Не скрывается ли здесь мальчишка по имени Стандиш Тредвел? Мы обнаружили остатки подземного хода.
Теперь подошел один из рукойводителей.
– Вон отсюда.
– Двое арестованных исчезли, и есть подозрение, – продолжает кожаный, – что пропавший космонавт с ними.
Рукойводитель говорит:
– А здесь вам тогда что надо?
Моя душа поет. Они сбежали.
– Десять минут до готовности, – гремит с крана режиссер.
– Так идите и поищите их, – говорит рукойводитель.
Кажется, он еще и щелкнул пальцами. Как бы там ни было, кожаные сапоги кожаного исчезают.
Не верю, впрочем, что он совсем убрался. И трясусь, как дубовый лист.
– Это президент, – говорит подошедший к рукойводителю Навозник. В руке у него телефонная трубка на длинном шнуре.
Рукойводитель берет трубку, вытягивается по стойке «смирно» и отдает салют Родине. Не говорит ни слова, только выбрасывает руку вперед, а потом протягивает трубку охраннику.
– Приказ президента, – объявляет он. – Флаг должен развеваться на ветру.
Подтаскивают вентилятор. Все занимают места. Начинается отсчет.
Я вдруг чувствую, что Гектор где-то рядом.
– Не бойся, Стандиш, – говорит он негромко. – Давай вместе. Как всегда.
– А если они тебя поймают? – спрашиваю я.
Он улыбается.
– Не поймают.
Я и сам знаю.
Блин, и как я, по-вашему, буду отцепляться, когда и охранник, и коричневый комбинезон с меня глаз не спускают?
– Камера! – кричит сверху режиссер.
Весь мир глядит сейчас на нас. На экран выплывает нечеткая картинка лунной поверхности.
Спускаемый аппарат совершает безукоризненную посадку, взрывая серебристый песок. Сжатый воздух пустили еще сильнее, чем раньше, так что получилась небольшая буря. Коричневый комбинезон заворожен этим зрелищем.
Люк спускаемого аппарата отъезжает в сторону, и мы видим космонавта. Он порхает по ступенькам. Ошибка: нога опускается в сантиметре от отпечатка, но этого никто не заметит.
Утвердившись на поверхности обеими ногами, он говорит: «Пусть враги Родины удостоверятся: наша мощь вечна».
