Иваненко послушался свою первую любовь и никуда в тот день не пошёл. Он ждал, что за ним с минуты на минуту приедут, или что к нему приедут — маленькие когтистые друзья. Но покуда никто не приезжал, Пётр стал приводить себя в порядок. Подстриг бороду и выскреб лицо женской бритвой для подмышек. Причесался и снял с щётки клок седых волос — чёрные всадники постарались. Сделал зарядку.
Хотел съесть с кофе несколько бутербродов с варёной колбасой, но почему-то розовый цвет смешанного с мукой и соей мяса вызвал у него отвращение. Пётр вспомнил, что, пока он сидел в камере, мяса ему не давали, только бобы. Ещё он вспомнил, что вкус у тюремной баланды одно время был горьковатый — наверное, подмешивали туда антибиотики, чтобы он не загнулся.
Ночью Света кормила его бутербродами с маслом и сыром. Видно, интуитивно почувствовала, что мясное ему лучше сейчас не есть. Пётр порылся в холодильнике и откопал на нижней полке банку кабачковой икры, которую тут же и прикончил с чёрным хлебом.
Время ползло медленно. Становилось как-то скучновато. Телевизор смотреть не хотелось. А в голову стала лезть навязчивая мысль: «Я должен помочь вдове». Где искать сбежавшую Ольгу и как Иваненко сможет ей помочь, внутренний суфлёр не говорил.
Пётр осмотрел книжные полки. Ну, классиков у Светы всегда было полно, а вот это что-то новенькое — целая полка, заставленная православной литературой. Сплошь какие-то «святители», «преподобные» и «старцы», не считая молитвословов и Библии на церковно-славянском языке. Неужели она умеет читать эти закорючки?
Почему, когда Светлана пришла к нему домой после трёхлетнего перерыва, он заподозрил, что она сектантка? Хотя… Иваненко слышал, что Русская Православная Церковь и состоит из множества сект. Каждый священник мнит себя духовным учителем, старается сколотить вокруг себя общину преданных чад. Новые положения веры «духовные учителя» выдумывать, конечно, боятся — могут запретить в служении, и прощай кормушка! Но своих правил напридумывают столько, что исключительно люди с рабской психологией, «конформисты от Бога», могут всё это вынести.
С другой стороны, в РПЦ много умных людей, а большинство сектантов дебильноваты, в чём он убедился на собственном опыте.
И тут Пётр вспомнил, что́ ему открылось по дороге в Кабановку. Ах, мама, мама! Крестила, тайно от отца, и столько лет скрывала от сына свой проступок! Наверное, маленький Петенька болел, а она боялась, что помрёт, и решила защитить от смерти с помощью древнего обряда! Так или иначе, а Иваненко теперь тоже член РПЦ, никуда от этого не денешься. Надо изучить вопрос. И Пётр решительно взял с полки книгу некоего Феофана Затворника.
Взял и тут же выронил — книга обожгла ему руку. Очень интересный феномен. Надо будет вечером показать обожжённые пальцы Светлане — может быть, она сможет пролить свет на данное происшествие.
Одной из основных черт иваненковского характера было упрямство. Когда кто-то пытался на него откровенно надавить, он обычно делал всё наоборот. Так было и на этот раз. Через пять минут он с увлечением читал письма Затворника к разным лицам, перелистывая страницы кухонным полотенцем.
* * *
Пётр так зачитался, что не заметил, как пришла Светлана — она отпросилась с работы пораньше. Он просидел за книгой несколько часов и уже прочитал добрую половину. Томик теперь почти не жёгся, когда он касался его голой рукой.
Светлана обняла его так, как будто они никогда не расставались.
— Поможешь мне с картофельным супом? — спросила она. — Я принесла продуктов.
— Разумеется, дорогая, — сказал Пётр.
Ему вдруг как-то неожиданно захотелось ласки и любви. Всё было так, как будто вернулась их старая полусупружеская жизнь с контрацептивами. Но он взял себя в руки и пошёл на кухню вслед за Светланой.
— Вот, Феофан Затворник обжёг, — показал Иваненко свои руки Свете, усаживаясь на табуретку над помойным ведром, чтобы чистить картошку.
— Маслом растительным надо было помазать.
— Тебя не удивляет сей факт?
— Я и не такое видела. Кстати, как тебе письма святителя Феофана?
— Умный мужик. Очень умный мужик. И стиль такой необычный. Чем-то сказки Пушкина напоминает…
Света ловкими движениями рубала овощи в суп.
— Ничего, если на бульонных кубиках сделаю? — спросила она.
— Самое оно. Как раз хотел тебе сказать, что мясо я почему-то видеть не могу…
— Петь, ты знаешь, за что тебя арестовали?
Иваненко хотел рассказать своей первой любви, что убил человека, быть может, хорошего человека, что тот умер у него на руках, что он должен помочь вдове, — но не смог открыть рот. Какая-то противная субстанция склеила ему губы, а в углу кухни померещился Посол. Голова вдруг закружилась, а когда головокружение прошло, Пётр увидел, что Света смотрит в тот самый угол, где ему привиделась морда Посла, и читает что-то одними губами. Через какое-то время она сказала:
— Петь, когда я воцерковлялась, я несколько раз была в гостях у одного бесноватого, очень милого молодого человека. В последний мой приход у него случился приступ. Я помогла ему. Он был очень стыдливый, и больше меня к себе в гости не звал, как я ни напрашивалась… Боюсь, что у тебя что-то похожее.
— Да, я тоже стал подозревать, что из-за этих контактов у меня стала развиваться эпилепсия. Видно, человеческая психика испытывает сильный стресс при общении с внеземным разумом.
— Значит, ты действительно общался с пришельцами? Этого я и боялась. Надо бы тебе встретиться с Антоном Алексеевичем.
— Он меня не сдаст?
— Да ты что! Это же мой духовник, отец Антоний! Но тебе лучше звать его по имени-отчеству, он очень уважаемый в обществе человек. А ты не крещён…
— Да крещёный я, крещёный! — выкрикнул Иваненко, вскакивая с табуретки. — Неужели тебе мамаша моя не рассказала? Она меня крестила тайно от отца. Что вы все помешались на своём крещении?!
— Это многое упрощает, — сказала Света, беря у него из рук последнюю картофелину. — Иди, помой руки и полежи на диване. Когда суп сварится, я тебя позову.
* * *
После ужина Светлана куда-то ушла, а куда — не сказала. Иваненко хотел посмотреть телевизор, но выяснилось, что тот не подключен к антенне, а стои́т просто для дизайна. Ну и чудачка стала Светка!
Феофана дочитывать не хотелось. В конце концов Пётр схватил сборник чеховских рассказов и стал читать его. Тот совсем не жёгся, даже наоборот — ожоги при контакте с книгою врача начинали меньше болеть. Но настроение становилось всё мрачнее.
«Я же тут сдохну от скуки, — думал Пётр. — В камере было, конечно, скучнее, но там хоть видения меня развлекали. Я уже привык к частой смене декораций, к постоянному напрягу. Завтра обязательно выползу из дома, и будь что будет! Может, на свежем воздухе мне придёт в голову, что делать дальше. Ну, предположим, отлежусь я у Светы, а дальше-то что? Ни паспорта, ни денег, ни дома. Стараниями пришельцев я стёрт из этой жизни. Стоп!»
