— А вы… Вы из Палмердейла?
— Не-а, эту развеселую мусульманку подкинул Аснатц.
Когда Диего осушил свой фужер, старомодное освещение покрывало золотистым блеском каждую поверхность, имевшуюся в помещении. Диего уже целовался со своей блондинкой, когда раздался крик.
Диего вскочил на ноги. Две клиентки Копперноба впились ему в щеки, тем самым заставив его выпустить их из жарких объятий. Рубашка мэра была наполовину расстегнута, и было видно, что его грудь покрывает многоцветная чешуйчатая эгида. На окровавленном лице читалось полнейшее изумление.
— Девочки, девочки, что произошло?
— Эгидник! Эгидник! Он эгидник!
Необъяснимое обвинение было подхвачено по всему дому терпимости. Клиенты и проститутки выбегали из всех углов в гостиную, выкрикивая ругательства и отдавая распоряжения.
Диего и его товарищи не успели вмешаться, а двое дородных, полураздетых мужчин уже схватили мэра. Другие гости из Гритсэвиджа также были стреножены и не могли прийти на помощь своему спутнику.
Копперноб вырывался, его растерянное лицо выражало боль и непонимание.
— Друзья, друзья, чем я вас обидел? Объясните, и я…
Тщетные протесты мэра были прерваны, когда кудрявая проститутка с горящими глазами вонзила в грудь Копперноба нож для бумаги по самую рукоятку.
Хлынула кровь. Копперноб издал гортанный хрип и свалился на пол.
Вездесущие пришельцы исполнили свой безмолвный обряд. В одно мгновение толстокожие Могильщики проникли сквозь стены. Морщинистые крылья команды Голубков были чуть краснее, чем их лишенные мускулов тела. Звероголовые служители смерти наполнили комнату запахом, напоминающим запах раскаленного шифера, который вдруг ожил и стал источать горький пот.
Оцепеневший Диего мог лишь беспомощно вспоминать более сладкий запах Рыбачек, явившихся за мертвой Милагрой.
Обхватив труп мэра с нежностью матери, обнимающей младенца, Голубки ринулись вверх и просочились сквозь стену вместе с преображенным мертвецом.
Появление и исчезновение Могильщиков охладило пылкую кровь обитателей Палмердейла. Но Диего и его товарищи отнюдь не были забыты. Все клиенты и обслуживавшие их девушки крепко держали их и позволили покинуть дом только в наручниках и не иначе как в полицейском фургоне.
По дороге в кутузку Диего подумал, что Волузия, возможно, когда-нибудь простит его.
Вот только простит ли он себя?
Диего мог бы поклясться, что эгида Копперноба была сделана из образцов, добытых им самим, Диего, на принадлежавшем им участке.
Официальные представители властей обращались с пришельцами из Гритсэвиджа так, как если бы те были разносчиками некоей инфекции. Всех их — и мужчин, и женщин — заперли в огромном накопителе для арестантов, расположенном на территории изолятора в Палмердейле-40. Условия содержания — двухэтажные нары, общие для мужчин и женщин туалет и умывальная комната, освещение круглые сутки — были малоприятными, но не жестокими. И все же после первой недели все заключенные начали выражать недовольство.
Кегни Пассуотер и капитан Виго Дассо, как влиятельные представители культурной миссии, были избраны для выступления в качестве представителей нанесшей оскорбление стороны. Но они мало что могли сделать. За неприятными событиями в публичном доме не последовало ни допросов, ни предъявления обвинений, ни судебных слушаний. «Преступление» гостей было просто расценено как бесспорное, самоочевидное и не требующее объяснений.
Оставалось лишь узнать, какого наказания они заслуживали.
Эгиды были не у всех выходцев из Гритсэвиджа. Но те, у кого они имелись, носили приносящие удачу знаки на шее.
Естественно, бесплодные разговоры узников вращались вокруг недавних событий. Были выдвинуты различные предположения относительно причин, по которым пригласившие их люди столь фанатично почитают камни с чешуи Зверя Города. Жителям Гритсэвиджа было нелегко найти объяснение истокам такого «поклонения». Оставалось только склониться к версии, предложенной Юпл Бабаян: «Эти наши соседи — несомненные, неисправимые провинциалы. Но таковы же и мы, о чем свидетельствует неумышленно нанесенная нами обида. Психический ландшафт Города не просто шире, чем мы предполагали. Он шире, чем мы можем вообразить».
Диего хотел было — из профессиональной гордости — оспорить это заключение, но был вынужден признать собственную неспособность предвидеть случившееся.
Дни текли томительной чередой, как вода в канализационной трубе. Две недели, три недели… Характеры стали проявляться ярче: одни арестанты погрузились в уныние, другие сделались агрессивными. Их разделили барьерами из одеял, что создавало иллюзию уединения, частного характера жизни. Диего беспокоился о Волузии: ее натура была неотделима от ощущения свободы, и заключение изнуряло ее больше, чем многих других.
На пятой неделе пленникам объявили, что они могут быть свободны. Первым носителем этого известия оказался сам мэр Моасир Куин. Стоя перед решетками, за которыми содержались пришельцы из Гритсэвиджа, он разглядывал их лица так, словно перед ним была рассаженная по клеткам стая крыс-людоедов.
— Ваш заместитель мэра согласился удовлетворить требования о компенсации за ваши преступления. Сегодня Метро доставило сюда деньги и официальные письменные извинения. С вас сняты обвинения, и вы на вольных ногах.
Теперь вы пройдете на Стапель, сядете на ваш корабль и больше не вернетесь к нам.
— А наше имущество? — поинтересовался Пассуотер.
— Все ваши вещи сожжены в ходе ритуала примирения.
Мейсон Джинджерпейн обмяк и пробормотал что-то о своих негативах. Рамболд Праг пошатнулся, как будто получил удар в солнечное сплетение, и Диего мысленно увидел языки пламени, лижущие его покрасневшую трубу. Но против такой наглости просто нельзя было найти аргументов.
Теплоход «Дни на Янне» отплыл от берега Палмердейла и — из соображений осторожности — вновь пристал к берегу только на следующий день, миновав несколько Районов. Там пассажиры обратились в Межрайонную благотворительную организацию «Помощь путешествующим», где получили кое-какую одежду и провизию — этого им должно было хватить на обратный путь, а также документы, чтобы приобрести новые запасы в других Районах.
Рамболд Праг поднялся на борт с триумфом: в руках у него была разбитая труба, отыскавшаяся в запасниках «Помощи путешествующим». В тот вечер он исполнил светлый реквием в память о Коппернобе, и каким-то образом ему удалось добиться того, что дух погибшего возник среди слушателей столь же явственно, как если бы это был мэр собственной персоной.
