— Ну так старайся!
— Стараюсь!
— Отлично, — сообщает Тереза. — И знаешь что? Я больше с тобой не разговариваю, пока у тебя все не получится.
— Но…
«И мысленно тоже». Ее голос звучит у Томаса в голове. Ему от этого по-прежнему страшно, и он никак не может повторить за Терезой. Ну вот…
— Тереза, дай еще пару дней, я справлюсь.
Она не отвечает.
— Хоть один день.
Тереза молча взирает на Тома. Ее не уговорить. Она смотрит на стол и ноготком скребет пятнышко на деревянной поверхности.
— Нельзя же просто так со мной не разговаривать. — Нет ответа. Бесполезно, Томас слишком хорошо знает Терезу: она та еще упрямица.
— Ладно, — сдается Томас и, закрыв глаза, вспоминает наставления инструктора: представить море чистой черноты и прямо перед собой — лицо Терезы. Последним усилием воли он формирует слова и посылает их ей: «Воняешь, как мешок какашек».
Улыбнувшись, Тереза отвечает: «И ты тоже».
Томас проснулся. Ветер бил по лицу, словно желая невидимыми руками сорвать с головы скальп, унести прочь одежду. Еще не рассвело; было холодно, и Томас дрожал всем телом. Приподнявшись на локтях, он огляделся и едва рассмотрел скрюченные фигуры товарищей — на ветру простыни туго облепили их тела. Их простыни…
Разочарованно застонав, Томас вскочил на ноги — в какой-то момент ночью с него сорвало накидку, и она улетела. При таком ветре унести ее могло миль на десять.
— Чтоб меня… — шепотом ругнулся Томас и сам себя не услышал из-за воя ветра. Вспомнился сон… да сон ли это? Может, именно воспоминания? Да, скорее всего. Беглый взгляд в прошлое, когда Томас с Терезой совсем еще детьми учились телепатическому общению. От тоски стиснуло сердце, усилилось чувство вины из-за того, что Томас — часть проекта «ЭТО ПОРОК». Он погнал тяжелые мысли прочь, усилием воли запер в дальнем углу подсознания.
Томас посмотрел на черное небо и судорожно вздохнул, вспомнив, как исчезло солнце Глэйда, как начался конец. И кошмар.
Вскоре здравый смысл возобладал над эмоциями. Ветер. Прохлада. Буря. Приближается буря! Облака…
Смущенный, Томас лег и свернулся калачиком. Холод не причинял неудобств, просто такая погода сильно отличалась от жары, к которой глэйдеры успели привыкнуть. Томас еще порылся в новообретенных воспоминаниях. Может, они затянувшийся эффект Метаморфозы? Может, память понемногу возвращается?
Томас одновременно и хотел вспомнить все — узнать, кто он и откуда, — и не хотел: боялся сокрытой правды о себе, о своей роли в событиях, из-за которых они все оказались здесь.
Отчаянно хотелось спать. Под непрерывный рев ветра Томас наконец скользнул в забытье. На сей раз без снов.
При сером, унылом свете утренней зари проявился толстый слой туч, а бесконечный пустынный пейзаж приобрел еще более мрачный вид. До города оставалось всего несколько часов ходу. Здания и правда были огромны: верхушка одного из них терялась в низко нависшем тумане. Разбитые окна, словно голодные рты, ощерились зубами — осколками стекол, готовые схватить пищу, носимую по воздуху ветром.
Порывистый ветер не ослабевал; на лице от пыли образовалась корка. Томас провел рукой по голове — волосы слиплись.
Большинство глэйдеров уже поднялись и обсуждали внезапную перемену погоды. Однако голосов Томас не слышал — их перекрывал вой ветра.
Подошел Минхо. На ходу он сильно подался вперед; трепещущая одежда липла к телу.
— Наконец ты проснулся! — проорал вожак в полный голос.
Продрав глаза, Томас поднялся.
— Откуда тучи?! — прокричал он в ответ. — Мы же в центре пустыни!
Глянув на кучевые облака, Минхо снова посмотрел на Томаса и, присев рядом, произнес в сонное ухо:
— Ну надо же и пустыню поливать. Давай перекуси по-быстрому. Пора топать. Если повезет, успеем укрыться в городе и не промокнем.
— А если на нас нападет куча шизов?
— Будем сражаться! — нахмурился Минхо, словно раздосадованный глупым вопросом. — Что еще делать прикажешь? Еда и питье почти закончились.
Минхо прав. К тому же если глэйдеры сумели отбиться от десятков гриверов, то кучка полусбрендивших голодных утырков совсем не помеха.
— Ладно, заметано. Выдвигаемся. На ходу погрызу мюсли.
Через несколько минут глэйдеры вновь шагали в сторону города, а небо над ними темнело, готовое в любой момент лопнуть и истечь водой.
Всего в паре миль от ближайших зданий глэйдеры наткнулись на старика: завернутый в несколько полотен ткани, он лежал на спине. Первым его заметил Джек; вскоре — и остальные, включая Томаса.
Старику на вид было лет сто: темная-претемная морщинистая продубленная кожа, язвы и струпья на черепе, волос совсем нет… Должно быть, все из-за солнца. От одного его вида мутило, но Томас не мог отвести взгляда.
Старик еще не умер. Он дышал глубоко, однако его глаза взирали на небо безо всякого выражения. Этот человек словно ждал, что спустится некий бог и заберет его, лишив ничтожной жизненки. Глэйдеров он как будто не заметил.
— Эй! Старче! — прокричал Минхо, сама тактичность. — Ты что здесь делаешь?
При таком сильном ветре трудно было расслышать и здорового юношу. Вряд ли старик выдаст что-либо внятное. А может, он еще и слепой? Вполне вероятно.
Потеснив Минхо, Томас опустился на колени. От тоски в глазах старика разрывалось сердце. Томас помахал рукой у него перед носом: ноль реакции — ни моргнул, ни шевельнулся. Лишь когда Томас убрал руку, веки старика медленно опустились и снова приподнялись. Всего один раз.
— Сэр? — позвал Томас. — Мистер?
Собственные слова прозвучали очень странно, словно выдернутые из туманного прошлого. Едва попав в Глэйд и Лабиринт, Томас ни разу их не использовал.
— Вы меня слышите? Говорить можете?
Старик снова медленно моргнул.
Рядом с Томасом опустился на колени Ньют и, стараясь перекричать шум ветра, он произнес:
— Старик — настоящая золотая жила. Надо разговорить его. Пусть расскажет о городе. С виду он безвредный и должен знать, чего нам ожидать.
Томас вздохнул.
— Ага, только он, по ходу, нас даже не слышит. Какое уж там разговаривать!
— Не сдавайся, — произнес из-за спины Минхо. — Назначаю тебя нашим послом, Томас. Коли чувака, пусть расскажет все, что знает.
Почему-то захотелось отшутиться, однако Томас не сумел придумать ничего смешного. Если и был он хохмачом в прежней жизни, то чувство юмора пропало вместе с памятью.
