Дав таким образом понять, что я искренний приверженец всех четырех главных добродетелей — любви к матери, домашнему очагу, гражданским обязанностям и никогда не пропускаю уроков в воскресной школе, я получил разрешение войти. Ррреаш провел меня по всем инстанциям, мне задавали вопросы, а я на них отвечал. Каждое слово, каждый жест были стилизованы, как классическая китайская пьеса, в противном случае мои шансы равнялись бы нулю. В большинстве случаев я не понимал, о чем меня спрашивают, а в половине случаев не понимал своих собственных ответов. Просто точно знал, где и когда меня должны спросить, и что я на это должен ответить. Усложняло задачу и то, что марсиане предпочитают неяркий свет, и мне пришлось блуждать вслепую, как кроту.
Как-то раз мне пришлось играть с Хауком Ментеллом незадолго до его смерти, когда он уже был глух как пень. Вот это был актер! Он не имел возможности даже использовать слуховой аппарат, так как слуховой нерв был мертв. Некоторые реплики он читал по губам, но это не всегда было возможно. Поэтому он сам руководил постановкой и скрупулезно точно рассчитывал все действие. Я сам видел, как он, проговорив реплику, уходил, а затем возвращался из-за кулис, отвечая на следующую реплику, которую не слышал, руководствуясь исключительно интервалом времени.
Церемония напоминала мне этот спектакль. Я твердо знал свою роль и играл ее. Если бы что-то и пошло не так, то уж никак не по моей вине.
Очень нервировало меня то, что в мою сторону постоянно было направлено не менее полудюжины жезлов. Я убеждал себя, что они не станут сжигать меня из-за какого-то промаха. Ведь кроме всего прочего, я был просто глупым человеком, которого они удостоили великой чести, и которого, в случае непредвиденного, можно просто выставить пинком под зад. Но ощущение все равно было далеко не из приятных.
Мне казалось, прошло много дней — это, конечно, было не так, потому что вся церемония занимала ровно одну девятую часть марсианских суток — словом, в конце концов, мы приступили к ритуальной трапезе. Не знаю, что мы ели, да может, это и к лучшему. По крайней мере, я не отравился.
После этого старшие произнесли речь. Я, в свою очередь, произнес спич, в котором давал высокую оценку своему принятию в гнездо, после чего мне вручили жезл и присвоили гнездовое имя. Я стал марсианином.
Я понятия не имел, как пользоваться жезлом, а новое имя напоминало звук, издаваемый испорченным краном, но зато отныне и навсегда я получил настоящее марсианское имя и стал законным членом самой аристократической семьи на Марсе — ровно через пятьдесят два часа после того, как поиздержавшийся землянин на свой страх и риск на последние полимпериала поставил выпивку незнакомцу в баре «Каса Маньяна».
Это, на мой взгляд, еще раз доказывает, что от незнакомцев следует держаться подальше.
* * *
Обратно я возвращался с немыслимой для себя скоростью. Дэк заранее написал для меня речь, в которой я приводил более чем приличные доводы в пользу того, что мне просто необходимо срочно удалиться. Они отпустили меня. Я чувствовал себя более, чем неуверенно, потому что в своих действиях мне совершенно нечем было больше руководствоваться. Я хочу сказать, самые обыденные действия и все мое поведение в принципе и дальше были предопределены строгими обычаями, но я их, к сожалению, не знал. Поэтому я просто произнес свои извинения и направился к выходу. Ррреаш и еще один старший отправились со мной. По пути мне посчастливилось поиграть еще с одной парой детишек — хотя, возможно, это были те же самые дети. Когда мы достигли ворот, двое старших попрощались со мной на скрипучем английском, дальше я пошел один. Ворота закрылись за мной, и лишь тогда я смог перевести дух.
«Роллс» стоял на том же самом месте. Я заторопился к машине, дверца приоткрылась, и я с удивлением обнаружил, что в машине сидит одна Пенни. Это отнюдь не разочаровало меня.
Я позвал:
— Хэй, Завиток! Я сделал это!
— Я знала, что вы справитесь.
Я отдал ей шутливый салют жезлом и произнес:
— Зовите меня просто Кккахжжжеррр, — совершенно заглушив первый слог остальными звуками.
— Будьте осторожны с этой шуткой! — нервно сказала она.
Я уселся рядом с ней на переднее сидение и сказал:
— Пенни, вы случайно не знаете, как ею пользоваться? — наступила ответная реакция, и я почувствовал себя изнуренным, но веселым. Все, что мне сейчас было необходимо — это три рюмки подряд и толстенный бифштекс, а уж после всего этого можно спокойно сидеть и ждать, как откликнется критика.
— Нет. Но будьте с ним осторожны!
— Кажется, нужно просто нажать на него в этом месте, — что и я сделал.
В крыше машины появилась аккуратная двухдюймовая дырочка, после чего машина перестала быть герметичной.
Пенни ахнула. Я сказал: — Черт, прошу прощения. Лучше отложить его в сторону, пока Дэк не научит меня обращаться с ним.
Она сглотнула. — Ничего страшного. Только не направляйте его, куда попало. — Она тронула машину с места в карьер, и я понял, Дэк не единственный, кто умеет лихо водить.
В отверстие, проделанное мною, со свистом уходил воздух. Я спросил: — Куда мы, собственно говоря, торопимся?... Мне нужно немного времени, чтобы повторить ответы корреспондентам на пресс-конференции. Вы взяли их с собой? А где все остальные? — Я совершенно забыл, что с нами еще был захваченный водитель. Всякое воспоминание о нем вылетело у меня из головы, как только распахнулись ворота гнезда.
— Нет, они не смогли вернуться сюда.
— Пенни, что произошло? В чем дело?
Я начал сомневаться, что мне удастся провести пресс-конференцию без посторонней помощи. Конечно, я бы смог рассказать им немного о церемонии, хотя этого и нельзя было делать.
— Это из-за мистера Бонфорта... мы нашли его.
До этого самого момента я не замечал, что она ни разу не назвала меня «мистером Бонфортом». Конечно же, она и не могла назвать меня так, раз я им больше не был. Я снова стал Ларри Смифом, актером, которого наняли на роль Бонфорта.
Вздохнув, я откинулся назад и постарался расслабиться.— Так значит, все уже позади — с этим покончено... — Я почувствовал, что с моих плеч свалилась тяжелая ноша. Я даже не представлял, как она тяжела до тех пор, пока не избавился от нее. Даже моя «больная нога» перестала болеть. Я похлопал Пенни по руке, сжимавшей баранку, и произнес своим собственным голосом: — Я рад, что все уже позади. Мне будет очень вас недоставать. Вы — настоящий друг. Но все когда-нибудь кончается, и расстаются даже лучшие друзья. Надеюсь, когда-нибудь мы увидимся.
