Глава 11
Менялись орудия лова, менялись люди. Валька Ковшиков успел отгулять отпуск, и снова вернуться на судно. Брянского понизили в должности, послали старпомом на какой-то другой пароход. Обо мне как будто забыли.
- Некем менять, - сказал Селиверстович. - Старая гвардия вся при деле, а те, кто к морю не успел прикипеть, подались в кооператоры. Те же самые деньги - только с доставкой на дом. Ты подожди: как только твой друг Тарас из отпуска выйдет - сразу же осчастливлю.
В общем, не жил я - вычеркивал год из жизни и даже не подозревал, каким сокровенным местом ко мне повернется судьба. Внешне все складывалось удачно. В кармане зашевелилась валюта, в кои веки случился заход в Исландский порт Окюрейри, где я - сбылась мечта идиота! - урвал себе "тачку".
По дороге домой, я мыл рыбную фабрику. Каустик, щетки, жидкое мыло да две руки - это и весь мой боевой арсенал. Старший рыбмастер придирчив и строг. Мы, кстати, зовем его просто: "рыбкин" или технолог. Так вот, этот рыбкин сует свой прыщавый нос в каждый заплеванный угол. Прошлый раз проверил платком чистоту транспортерной ленты.
- Что за дела, Антон? Договаривались без халявы.
Пришлось уже в третий раз повторять пройденное.
Если честно, таких чистых фабрик никто еще ни разу не видел. Не бывала она такой даже с постройки судна. Я драю ее третий день и знаю что говорю. Обычно пять человек выполняют эту работу за пару часов. И над ними не стоит технолог с платком - запросто могут послать. А я не могу. Карточный долг - это долг чести. Буду пахать обществу на потеху пока не придем в порт. Рыбкин найдет повод. Зол он на меня. Ох, как зол!
Все знают, что они с дедом всегда играют "на лапу". То боцмана заставят выпарить бочки из-под соляры. То повара - перекладывать картонную тару. То рефмашиниста - ремонтировать для них автоклав. В общем, привыкли жить хорошо за чужой счет.
Особенно жалко рефа. Обмануть Виктора Аполлоновича - все равно, что обидеть ребенка. Такой это человек. Под личиной бывалого моряка, в нем уживаются природная хитрость, наивность и житейская несостоятельность. Подшутил я как-то над ним. До сих пор стыдно. Постирал Аполлоныч рыбацкий свитер. Повесил в сушилке и на подвахту пошел. Четыре камеры выбил, упаковал. Ящики в трюм опустил. Я смотрю: подсыхает кольчужка. Сходил в прачечную, набрал банку воды. Освежил это дело. Ближе к обеду идет Апполоныч с работы. Пошатывается. Но свитерок щупает. Голосок у нашего рефкина бабий, визгливый. За километр слышно.
- Да что ж это за дела? Не сохнет - и все!
Мужики с диванов попадали. А мне интересно стало. С какого раза до человека дойдет?
Отобедал, помнится, рефмашинист. Спать завалился. Я к его пробуждению еще пару раз повторил процедуру. И опять не увидел Аполлоныч подвоха. Вопреки ожиданиям, даже не матюгнулся. Молча забрал свой свитер, и повесил его сушиться над капом машинного отделения. В потоке горячего воздуха там все высыхает за пять минут. Ладно, думаю, объясним подоступнее.
Ровно через четыре часа возвращается Апполоныч из реф отделения. Отмантулил свое на вахте. Отнянчил компрессора. Твердой рукой открывает машинный кап. А со свитера - ручьями вода. Он аж остолбенел. Ох, и визгу там было! Аполлоныч использовал весь арсенал нехороших слов, что выучил за долгую жизнь. А жаловаться пришел опять же ко мне:
- Вот, не любят меня в экипаже. Не уважают...
Тут я опять дал маху. Сказал, не подумавши:
- Да ты что, дядя Витя? Как тебя можно не уважать? Завидуют тебе просто. Вот и творят мелкие пакости.
Аполлоныч взглянул на себя с другой стороны. Повеселел:
- Что ж мне завидовать? Чай не больше других заколачиваю?
- Умный ты, дядя Витя. Оттого и завидуют. Глупого человека артельщиком разве поставят?
В глазах Аполлоныча развеялись тучи. Он ушел, раздавшись в плечах, широко шагая по жизни. Через час вернулся обратно:
- Я тут в артелку джинсы американские получил. Хотел для себя оставить, да немного великоваты. В общем, не надо?
И так меня заканудило!
Дальше - хуже. Мои "откровения" Аполлоныч воспринял за божий глас. Говорить стал весомо, тоном, приближенным к менторскому. Даже в части азартных игр посчитал себя истиной в последней инстанции. Пару раз попенял деду: дескать, кто ж так играет?! В общем, попал в сети, расставленные самим же собой:
- Ну, покажи как надо!
Присутствовал я на том избиении. Играют, к примеру, "не брать валетов". Рыбкин ходит под рефа с маленькой карты. Старший механик сидит в засаде. Казалось бы, что тут думать, если ты на второй руке? Какой идиот из-под валета с шелестопера зайдет? Один Аполлонович так не считает. Он долго смотрит в глаза технолога. Мол, знаю я вас! Потом усмехается и тузом - хрясь! Естественно, "получи приз". И пошли причитания:
- Это же надо! Будто бы в карты смотрят! Нахватался, как сучка блох!
Ну, и дальше в таком же примерно плане.
Короче, попал Аполлонович. Сделали его как хотели. Я тогда еще затаил справедливое чувство мести. И время такое пришло. В прошлом рейсе старший механик был в отпуске. Я и "обул" рыбкина в расписного кинга. Когда до расчета дело дошло, хотел, подлеца, заставить физически потрудиться. Ну, там, покрасить радиорубку или убрать в помещении агрегатной. А потом подумал, подумал... делов там на один чих.
- Давай, - говорю, - Вова, до захода в Кольский залив будешь завтрак мне в постель приносить.
Вот там было кино! Мужики после вахты спать не ложились, чтобы взглянуть на его рожу. Аполлоныч для этого дела даже где-то поднос раздобыл. Так что счет все равно: один - ноль в мою пользу. Зрителей у меня на порядок меньше. Сильно не досаждают. Некоторые даже сочувствуют. Проиграл-то я глупо. Бросил карты на стол и сказал:
- Все мое!
- С чего это ты решил?
- Здесь десять теоретических взяток.
- Ах, теоретических? А вдруг ты с семерки пойдешь?
- Нашел дурака - не пойду!
- Откуда мы знаем? Ты уже карты бросил!
Разве этих волков переспоришь? Записали мне выигрыш в минус.
А уж как они препирались, на какой ниве меня использовать! В итоге сошлись на фабрике. Она, мол, самая грязная.
Первые три часа там было не протолкнуться. Всяк норовил засвидетельствовать почтение. Да еще и сказать что-нибудь едкое. Ну, еще бы! Радист выполняет работу матроса. "Не умеешь головой работай руками!" Эту фразу я слышал не менее пятнадцати раз. Но вскоре интерес ослабел. Работал я с удовольствием. На шутки не реагировал. Научили добрые люди.
- Если тебе на работе скучно, попробуй ее полюбить, - говорил первый мой капитан Юрий Дмитриевич Жуков. - В самом никчемном деле найдется своя прелесть.
