— Куда ходил тот, у кого пять ибисов за плечами, а также тот, — он повернул голову к Шайбе, — которому ибис на голову только…
— Гражданин начальник, да в чем проблема? — забалагурил Шайба, изображая наивного дурачка. — Ну вышли мы с корешом в коридор покурить…
— Покурить?
— Не, я хотел сказать пожевать…
— Что пожевать?
Шайба с готовностью вынул из кармана пиджака горсть светлой трухи.
— Обыкновенно — кокса. Но мы когда жуем, чавкаем — народ в камере просыпается. Вот и вышли в коридор, чтоб не мешать братве кемарить…
— Ясно. Этих за мной, — обронил безбровый солдатам и, заметно приволакивая ногу, вышел в коридор. Повинуясь приказу, солдаты ловко вывернули Шайбе с Ильичом руки за спину и потащили следом за ним.
«Сучары бацильные! Петухи драные», — завелся Шайба. У самого выхода он попытался пнуть ногой в пах конвоира слева, но ничего не вышло. Не ослабляя захвата, тот извлек откуда-то из-под бинтов небольшую дубинку черного дерева и огрел Шайбу по голове. Пуская слюни, уголовный бесформенным кулем повис у конвоиров на руках. Ильич, семенивший следом с поднятыми руками, мудро решил чужой ошибки не повторять.
Каким-то хитрым путем их за считанные секунды вывели в помещение, в котором Ленин сразу опознал пышную погребальную камеру Хуфу. Хозяин камеры был на месте — восседая на домашнем троне, он медленно гладил перебинтованными руками свернувшуюся у него на коленях отвратительную мумию кошки. При виде Ильича она вскочила на лапы, выгнулась дугой так, что кости скелета с треском развернулись гармонью, и мерзко зашипела.
— Ш-ш-ш, Бастет, тихо, — успокоил ее фараон. — Это же не змей Апоп, а всего лишь лысый Ич! Говори, Небмаатра.
Ленин открыл было рот, но оказалось, что Небмаатра — не ругательство, а имя безбрового опричника, почтительно склонившегося к ногам фараона.
— О божественный сын Солнца, чьи деяния обгоняют его светозарную тень, — скрипучим голосом начал доносчик. — Да будет тебе известно, что эти двое сегодня ночью покинули без разрешения свои саркофаги. В сердце мое закралось страшное подозрение, что затевают они мерзкие козни и вынашивают замыслы, дабы воспрепятствовать божественному ходу вещей, уже освященному самим Ра.
Хуфу раздраженно согнал мумию кошки с колен и повернул глазницы к Ленину.
— Похоже в уши твои, Ич, коих пока еще числом два, не вошли слова моей мудрости. И в силу тупоумия своего ты решил, что можешь противиться моим повелениям. Отвечай, где находился вместе с этим ободранным шакалом с…
— С 00.15 до 3.45, - угодливо подсказал Небмаатра.
Это «пока еще числом два» очень не понравилось Ильичу но, вопреки ожиданиям фараона и его приспешников, привело не в подавленное, а напротив — в боевое настроение. Наклонив по-птичьи голову к плечу, Ленин бессознательно сунул руки себе подмышки и отрезал:
— Я — где находился? Я-то делом занимался! Пока некоторые товарищи убивали время вычесыванием кошачьих блох, я выяснял умонастроения масс. И обнаружил, что всюду царят разброд, шатания и полное непонимание важности момента. То, что вы тут себе воображаете как организованное собрание, на самом деле — разобщенная, политически безграмотная толпа.
— А мне что за дело, о чем думает чернь, — высокомерно удивился фараон. — Эти ничтожные должны быть счастливы уже тем, что по милости моей не рассыпятся в прах, а обретут вечную жизнь, став подданными нового государства Египетского.
— Опасная уверенность! — парировал Ленин, который в ходе фараоновских речей вызывающе покачивался с пятки на носок. — С психологией широких масс необходимо считаться. Вы же образованный человек, и должны быть в курсе, что у вас в Египте чуть не при каждом правителе имели место вооруженные восстания. — Он стал перечислять, демонстративно загибая пальцы, — При Аменемхете I были? Были! При Сенусерте I повторились? Повторились. При Сенусерте II продолжились? Продолжились. А знаменитое восстание 1715 до нашей эры, когда вот такая, как вы говорите, чернь, захватила и разрушила столицу, поставила к стенке фараона, экспроприировала государственные запасы зерна, уничтожила податные списки, подвергла преследованию чиновников и судей — и в конечном счете покончила со Средним царством. Уроки истории надо учитывать! Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя, — назидательно добавил он.
Возникла долгая пауза, в ходе которой безбровый смотрел на Ильича так, словно мечтал повесить его на собственных бинтах. Но Хуфу разверз уста и заговорил на удивление благосклонно.
— Я знал, что ты не так прост, — удовлетворенно констатировал фараон. — Речь твоя хитра, как у верховного жреца бога Тота. Куда ты ведешь меня, к своей выгоде, Ич?
— Ну какая тут выгода? — хмыкнул Ленин. — Просто хотел подсказать, как вождь вождю. Опираясь на ваш же собственный опыт, мною творчески переработанный…
— Говори!
— Надо занять людей, — деловито заговорил Ильич. — Чтобы дурью не маялись, надо заставить их трудиться. Это должен быть сознательный организованный бесплатный труд на благо общества, который одновременно станет победой над собственной косностью, распущенностью, эгоизмом.
— Ты говоришь о строительстве новой пирамиды? — удивился Хеопс.
— Ну зачем сразу — пирамиды. Стройка века в нашем случае без надобности. Достаточно субботника. Пускай займутся уборкой помещений: канопы протрут, скульптуры почистят, саркофаги подремонтируют. Дайте резолюцию — и я готов подхватить ваш великий почин и организовать работу, — дипломатично заключил Ленин, временно уступая лавры фараону.
— Великий почин… Великий почин! — повторил Хуфу, с удовольствием обкатывая новое выражение. — Звучит достойно. Надо было начертать эти слова на моей пирамиде. Что ж, ты убедил меня, Ич. Бери мумий и заставь их работать. А я, по итогам дел твоих, подумаю, какой должности ты достоин в новом государстве.
Ухватив обалдевшего Шайбу за локоть, Ленин потянул соратника к выходу. Однако безбровый Небмаатра, скрипнув коленкой, шагнул вперед и заступил им дорогу.
— Только помни! — уже почтительно, но упрямо сказал он Ильичу, — Ночью, когда все ложатся в саркофаги, вы оба должны быть на своем месте. Иначе двумя жителями в новом царстве станет меньше.
— Поберегись! — кричали пластиноиды. Они с натугой толкали щербатого сфинкса с сардонической ухмылкой на капризных каменных губах. С каждым рывком с его крылатой спины срывался клуб пыли и равномерно распределялся между грузом и грузчиками. Перед пластиноидами крутился Шайба и развязно орал:
