Жирондисты, эта партия «жирных» богатеев, заседая в Конвенте, перешла на сторону контрреволюции. Образовавшееся в Конвенте правое большинство приговорило вождей якобинцев к казни, как те приговаривали до этого сотни и сотни людей, развязав невиданный террор, уничтоживший даже изобретателя гильотины доктора Гильома.
Аристократам, согнанным во двор между особняками, объявили, что их освободят после того, как они на площади перед Бастилией увидят своими глазами возмездие над якобинцами, стремившимися уничтожить знать.
Анри де Сад чувствовал себя скверно, содрогаясь от одной только мысли, что предстоит там увидеть.
И увидел, уже не в воображении, а наяву, возведенного на эшафот Максимилиана Робеспьера, одетого, к удивлению де Сада, в голубой дворянский камзол, носителей чего он так яростно уничтожал.
Теперь он стоял перед собравшимся поглазеть на его смерть народом, прямой, даже гордый, словно готовясь произнести сейчас одну из своих зажигательных речей с требованием к Конвенту вынести смертные приговоры бывшим графам и маркизам.
Он продолжал стоять, не желая склониться перед гильотиной. Пришлось двум дюжим палачам поставить его на колени перед блестящими на солнце, отшлифованными стойками с красующимся вверху тяжелым, готовым упасть ножом со скошенным лезвием.
Диктатура, порожденная революцией! Да, по существу, и сама революция во Франции заканчивалась. Гильотине предстояло срубить ей самой голову на пятом году ее существования.
Анри де Сад не мог смотреть на это и отвернулся, вглядываясь в лица возбужденных людей, которые в отличие от приведенных сюда аристократов сами пришли, чтобы увидеть кровавое зрелище.
Не для того ли являлись на трибуны Колизея древние римляне, наслаждаясь видом умирающих гладиаторов или растерзанных дикими зверями первых христиан? А толпы глазеющих на сжигание живьем на кострах Испании и Италии еретиков или «ведьм» во время бесчеловечных «аутодафе» (зрелище с огнем)? Не это ли можно назвать «садизмом толпы», дополнив свою уже изданную книгу исследованием массового патологического любования чужой болью?
Смертников, приговоренных революционным или контрреволюционным Конвентом, подвели к эшафоту, заставив выстроиться в очередь.
По выражению лиц в толпе Анри де Сад понял, что «действие» произошло.
На эшафот поднимался стоявший вторым в очереди брат Максимилиана Робеспьера Огюст…
Проснувшись через толпу, маркиз де Сад ушел с площади и никто его не задержал.
Он уже обрел свободу, возвращенную ему в конце пятого года революции, а Франция, утратив ее, получила новую диктатуpy Директории.
Новелла вторая. Черная карета
Глубокой ночью через потайную дверь
Король весь в черном с королевой в белом
Бежит из клетки, вырвавшись, как зверь,
Но будет схвачен все ж в попытке смелой.
Нострадамус. Центурии, IX, 20. Перевод Наза Веца
— Бурьен, друг мой! — воскликнул невысокий худой лейтенант в поношенном сюртуке, обнимая приятеля по военному училищу, который не пошел по военной линии.
— Не ожидал увидеть тебя в Париже, — отозвался щеголеватый молодой буржуа с фатовато закрученными усиками на узком лице.
— Улаживаю в военном министерстве кое-какие дела.
— А что такое?
— На Корсике смутьяны поднимают голову, — неохотно ответил военный, отбрасывая рукой непослушную прядь волос с высокого лба. — Вот я и захватил со своим отрядом одну из крепостей сепаратистов. Без разрешения начальства, разумеется.
— Ты всегда таков. Выше тебя нет никого!
— Выше благоприятных обстоятельств, приятель. Нельзя их упускать, особенно в военном деле, ожидая утверждения твоих решений. Надеюсь втолковать это кабинетным генералам.
— Всегда считал, что ты далеко пойдешь.
Молодые люди стояли посередине узенькой улочки парижского предместья с балконами, нависавшими над тротуарами, и вывесками с изображениями изделий, которые изготавливали здесь ремесленники.
Послышалось пение «Марсельезы».
Из-за угла, занимая всю ширину улицы, появилась толпа возбужденных людей.
Друзьям пришлось посторониться, перейдя ближе к домам.
Бедно одетые люди выкрикивали между куплетами песни:
— Ко дворцу! К ответу короля!
— У нас здесь все занимаются политикой и никто не хочет работать, — заметил Бурьен.
— Зададим перцу мадам Дефицит! — слышался визгливый голос.
— О ком это? — спросил лейтенант.
— О королеве, об «австриячке» Марии-Антуанетте. Удивительный народ! Прозвал ее «Мадам Дефицит» за то, что она разъезжает по предместьям и пытается снабдить людей продуктами, которых все меньше становится в продаже. Неурожай, да и боятся крестьяне плебса. Я беспокоюсь за дела отцовской фирмы. Не везут, канальи, товаров на рынок.
— Пойдем вот за этими канальями, — предложил лейтенант.
— Зачем? — удивился буржуа. — Это же плебс!..
— Тем более, — мрачно заметил лейтенант. И в словах его было столько властной воли, что его приятель подчинился.
Перед Тюильрийским дворцом толпилось множество людей. Слышались уже знакомые молодым людям оскорбительные выкрики.
— Враги революции довели страну до нищеты!
— На эшафот продажных министров! В окне дворца появилась громадная фигура толстяка в красной фригийской шапочке.
— Король! Король! — послышалось в толпе.
Какой трус! — с презрением заметил лейтенант и добавил в адрес Людовика XVI казарменное ругательство. — Покорно кланяется этим канальям, вместо того чтобы из пушек уложить картечью человек пятьсот-шестьсот. Остальные разбежались бы.
Король, стоя у открытого окна, среди гула голосов не мог услышать этих слов дерзкого лейтенанта, которые его приятель Бурьен впоследствии опубликовал, гордясь тем, что услышал их 20 июля 1792 года от того, чье имя с трепетом произносилось во всей Европе, став его личным секретарем.
Людовик XVI видел перед собой огромную россыпь голов с такими же, как у него, шапочками у многих. Они показались ему каплями разбрызганной крови, и он передернул полным плечом.
Лакей в раззолоченной ливрее закрыл по его знаку окно и, пятясь, удалился.
Король подошел к стоящей поодаль королеве, сутулясь и виновато втягивая голову в рыхлые плечи.
— Они называют меня «Мадам Дефицит», — возмущалась королева. — Меня! Которая старается им же помочь его преодолеть!
— Что делать? — хриплым от волнения голосом отозвался король. — Это ведь плебсы… Трудно ждать от них благодарности…
— Ваше величество совершенно правы, говоря так о черни, — произнес неслышно подошедший, по-кошачьи мягко ступая по ослепительному паркету, один из самых ярых роялистов, защитников короля, граф Аксель де Форсен.
