Он раскрыл пакет и, сдвинув пишущую машинку, выложил на стол рассохшуюся деревянную шкатулку с мозаичным узором из плашек на крышке.
— Знаешь, Дим, — осторожно начал Виктор, — текст не обязательно должен совпадать…
— Вы откройте, — сказал Елоха.
В глазах его было столько странного, потаенного торжества, столько скрытых радости, гордости, предвкушения, что Виктор безотчетно потянул шкатулку к себе.
Стукнула крышка.
— Видите? — прошептал, подвинувшись ближе, Дима.
Внутри шкатулки, придавив собой выцветшие листы, заполненные неразборчивыми фиолетовыми каракулями, лежал револьвер. Черно-серый, с облезшим кое-где воронением и следами ржавчины на винтах, курке и раме.
— Это чей? — так же шепотом спросил Виктор.
— Прадеда. Наградной.
— Можно?
Елохин кивнул.
Виктор поднял "наган" к глазам, взявшись двумя пальцами за ствол и одним за рукоять, как какой-нибудь эксперт-криминалист в кино.
От револьвера пахло маслом и металлом. На барабане светлела косая царапина.
— На рукоятке с другой стороны, — подсказал Елоха.
Виктор развернул "наган".
Потертую накладку, кажется, ореховую, как лента украшала косая жестяная полоска с гравировкой. Мелкие буковки, проступая сквозь пятнышки ржи, выстраивались в три аккуратных ряда. "Начальнику Боголюбского розыска Елохину С.П. от Трепалова А.М."
Виктор зажмурился.
— Погоди, — сказал он, — Трепалов же был начальником Московского угро.
— Значит, он и наградил прадеда.
— А почему розыск Боголюбский?
— А какой еще? — сощурился на гравировку Елоха.
— Богородский. Ногинск до революции Богородском был.
— Но у вас же — Боголюбск, Виктор Палыч.
— У меня…
Виктор замолчал.
Может, действительно, Боголюбск? Все-таки пистолет, вещественное доказательство. Вот она, табличка — "Начальнику Боголюбского…" Или гравировщик сознательно испортил надпись? Да нет, как же…
Здесь вообще не это главное! — неожиданно понял он. Я же писал наобум! Я же выдумал и Фрола, и Семена Петровича!
Боголюбск, Богородск, ткацкие фабрики — это все антураж, для фактуры, для правдоподобия. Известный же прием — смешивать ложь с долей правды ради некой документальности, пусть и мнимой.
А теперь от одного — записка, от другого — револьвер.
— Ну, я пойду, — сказал Елоха.
Он поднялся.
— Что? — спросил Виктор, с трудом выплывая из размышлений.
— Спасибо вам, Виктор Палыч!
Дима шагнул к двери.
— Погоди! — всполошился Виктор. — А пистолет?
— Это подарок.
— Мне? Зачем мне? Это же раритет, память, семейная реликвия, в конце концов!
Елохин улыбнулся.
— Прадед так сказал.
Дверь скрипнула, стукнула, пропуская Елоху в сени, на веранду. Он мелькнул в окне, отщелкивая шпингалет на калитке, и пропал, закрытый краем оконной рамы.
Прадед сказал…
Вон оно как все переплелось. Тут уже и не шизофренией пахнет. Тут что-то иное. Виктор попробовал прокрутить барабан "нагана", но тот тяжело, со щелчком, сдвинулся лишь на одну камору. А что я сижу? — подумал он. Что я сижу? До утра куча времени, я могу еще успеть, у меня есть, кому помочь.
Он перебрался за "Юнис".
День превратился вечер, затем ночь черным лицом прижалась к окну, вернувшееся электричество желтым колпаком света накрыло стол.
Виктор бил по клавишам, оттискивая литеры, превращая буквы в слова, а слова — в предложения. Чай, хлеб и морская капуста подпитывали его. Он был жутко благодарен самому себе, что не выкинул банку в ведро. Благоразумно и дальновидно, Виктор Павлович. Перед смертью вы вообще являете одни чудеса.
Машинка стрекотала, выдавая листы — один, три, шесть.
Где-то в четыре утра Виктор понял, что выдохся, пальцы свело, буквы попрыгали с бумаги черт-те куда, соберешь — двоятся, отвернешь голову — скачут по скатерти.
Нет, все…
Прихватив зачем-то револьвер (попугать?), Виктор перебрался в малую комнатку, лег, не раздеваясь, на кровать и удивился, до чего спокойно все воспринимает. А его, между прочим, убивать сейчас будут.
Или не верится?
— Тук-тук.
Фрол заглянул в проем будто напрямую из последней главы. Грязное, обсыпанное трухой лицо, драная медвежья шуба. В глазах — пустота с огоньком злорадства. Хромая, он добрался до кровати.
— Ну, что, бумагомарака, готов?
— Чуть-чуть не успел, — сказал Виктор. — Одного человека еще хотел спасти.
— Я отсрочек не даю, — резко сказал Фрол. — Вон ты как меня… — Кривясь, он стукнул вывернутой ногой в пол. — Так что давай… молись или что там?
— Скажи, — спросил Виктор, — Боголюбск или Богородск?
Фрол усмехнулся.
— Боголюбск, гражданин писатель.
— Странно.
— Зубы не заговаривай. Тебя здесь или у машинки твоей? Господа писатели вроде как символизм любят. Сдох на рабочем месте, а?
Фрол хохотнул.
— Светлеет, — сказал Виктор, приподнимаясь.
— Ничего, успеем.
В руке у Фрола появился револьвер.
В этот момент Виктор заметил в щели между рамой и подоконником, кое-где заткнутой серой ватой, полоску латуни.
Патрон!
Тот самый, видимо, появившийся с первого Фролова визита. В голове его мгновенно сложились последние слова Елохи, "наган" с наградной табличкой и эта застрявшая в щели, обжатая гильзой пуля.
Возможно ли?
— Лучше у машинки, — сказал Виктор.
— Тогда прошу!
Фрол отступил, открывая ему проход.
— Сейчас.
Виктор спустил ноги, развернулся, опираясь на тумбочку, повел плечами, делая вид, что любуется серой предрассветной мглою за стеклом.
— Давайте-давайте, господин писатель. Без фокусов. Или я вас здесь положу, не доберетесь до своего инструмента.
Фрол захромал по большой комнате, скрипя полами. Прежде, чем он снова заглянул в малую, Виктор успел выковырять патрон и спрятать револьвер под мешковатой кофтой.
— Ну!
Виктор вышел, будто от холода пряча руки.
Фрол оказался рядом. От него пахло псиной и веяло промозглым холодом. С шубы звонко капало на пол.
— Может, хочешь уйти красиво? С пожаром? Я тебе устрою. Инсульт, смерть, головня из печи. Память на несколько лет!
Виктор посмотрел на серые, изогнувшиеся в ожидании губы.
— Нет.
Пустота в глазах Фрола мигнула.
— Ну, как хочешь. Было бы предложено, господин писатель. А то вздумал он людям жизнь менять! За все платить надобно! Где-то, получается, собственным будущим. Той же жизнью, которая одна-единственная.
Виктор подсел к "Юнису". Пальцы его, невидимые под столом, ощупали "наган" Елохина, нашли пустую камору, с легким шелестом отправили в нее патрон.
