Он остановился за стенкой с амбразурой, из которой и проникал в коридор узкий, как лезвие, и плоский пучок беловатого света. В ладонь с этой стороны, в соседнем помещении амбразура расширялась, и видно было много. Видно было, что это зал, вернее, бункер, бетонный, как коридор, по которому его провел Пэл, длинный и довольно узкий, равномерно освещенный. Вест видел его весь, находясь на середине длинной стороны. На что-то это похоже. Справа, у торцевой глухой стены – Вест приглядывался, приглядывался, – стоял пулемет на треноге. Ну правильно! – подумал Вест, и в эту минуту на другом конце стукнула дверь. Вошедшие сгрудились тесной кучкой, и некоторое время он ничего не мог различить. Потом там закричали, и он вздрогнул. Кричали без слов, но надрывно, не жалея связок. Вмиг кучка распалась, все куда-то делись, кроме одного, огромного, широкого, сразу видно – из Стражи, и Вест услыхал, как справа лязгнуло – кто-то тронул пулемет, подумал он, – и Страж побежал…
Пулемет работал без остановки, уши заложило от грохота, а Страж – Вест теперь увидел – с огромным мясницким тесаком в руке бежал и бежал навстречу пулям, которые все до единой шли в цель, и точечки на широкой груди в сиреневом, множась, плеснули красным, и сиреневое почернело, а он все бежал, летел, как пущенный из пращи, по прямой, и натыкался на хлещущий прут из пуль, гильзы сыплют дождем, и проскочил, оскаленный, спина его, разлетающаяся в клочья, уже одна огромная дыра, из которой летят лохмотья и брызги, а он все бежит, и господи, до чего же это страшно, этот жуткий тир, а по бункеру визжат, сталкиваясь, пули, визжат, сталкиваясь, бетонные осколки, как же он не падает, ему и бежать-то уж некуда, и руку отрезало, ужас какой…
Вест отпрянул. И грохот смолк. Из амбразуры в коридор потянулась ленточка сизой гари. Да что же это, подумал Вест, да что же. Он заглянул. Из-за пулемета вылезал и никак не мог вылезти Страж в плаще. Плащ был белый с изнанки. Ему удалось отойти, шатаясь, только предварительно повалив треногу, глухо громыхнувшую о пол. Куча дымящегося тряпья лежала там же, совсем рядом с треногой, за расстоянием было видно плохо. Вновь стукнула дверь, и в бункер ввалилась целая куча маленьких и лысеньких, ярко напомнивших вдруг покойного Пузыря. Они принялись размахивать руками, двое сразу потянули от того конца к куче тряпья узкую матерчатую ленту. Лента была вся перекручена, первый часто останавливался и поправлял. Веста кольнуло в запястье и он, не досмотрев, попятился назад, пока не наткнулся на твердое плечо Пэла.
И снова были коридоры, где Пэл находил дорогу в полной, чернильной тьме, и вышли они совсем не там, где входили, и уже начинался день.
* * *
– Пэ-эл! – заорал Вест.
Он лег на спину и уставился в потолок. Потолок когда-то был замечательный – лепной бордюр из полуузнаваемых-полуирреальных цветов и фантастических звериных морд когда-то не был посбит, и глазуровка когда-то отсвечивала новым блеском, и не виднелась в дырах чернота, не висели крупные ломти штукатурки. Вест ждал несколько времени, потом закинул руки назад и, нащупав здоровенную, неясного назначения – для вазона что ли? – деревянную тумбу, со страшным громом повалил ее.
Пэл затмил собою косяк через четверть минуты. Он швырнул к подножию дивана сковородку, которую принес, и также без единого слова затопал обратно вниз. Сковородка брякнула. Там была обширная яичница вперемежку со штукатуркой. Вест еще какое-то время полежал на продавленных пружинах, изо всех сил зажмурив глаза, но понял, что это бесполезно, и отправился вслед за Пэлом. Внизу они оборудовали еще одну комнатку, там даже было некое подобие примуса. Сковородку Вест взял с собой.
Пэл сидел на расшатанном табурете и невозмутимо откусывал от коричневого брикета. Коричневый – значит, синтет-бифштекс. Серый – чуть кислящая хлебная мякоть, желтовато-белый – наподобие печеной мерлузы, оранжевый – неизвестный фрукт, сочный, с запахом корицы. И так далее. Все просто. И шифры простые, запоминающиеся. Вест набрал три – двадцать один, уселся напротив. Пэл подвигал своим носом вместе с очками и сказал, уставившись в потолок:
– Значит, иду это я, иду, горя себе не знаю, рядом, значит, плетется хнычущее создание, которому все, значит, надоело, ничего оно, создание, не понимает и хочется ему, созданию, например, хотя бы скушать разок нечто, чтобы с души не воротило…
– Ладно тебе, – сказал Вест.
– Затем, – продолжал Пэл, не отрываясь от какой-то точки на потолке, – я же, вообразив, что у создания и вправду трудности с Усвоением, и привыкает оно, создание, медленно и плохо и, значит, тоскливо ему, шлепаю на Тридцатую, в самую собачью свадьбу, бью морду Ежику, бью морду Сопатому – а Сопатый, между прочим, Фарфора правая рука, а морды я им бью, потому что сменять-то мне не на что, и занять не подо что, – и чуть было не набив морду и Фарфору за компанию, вымаж-живаю из личного Фарфорова ресурса три четверти дюжины яичек, а ресурс ему расходовать на жратву ой, не хочется, сонник-то у Фарфора с одиннадцатым каналом, редкость превеликая, всего два у него было таких, да один, сломанный, правда, Проказник за тебя в Квартал снес… во-от, а ты, создание то есть, ведешь себя совершенно…
– Ну извини, ну не знал, ну честное слово!
– Да ты выбрасывай, выбрасывай, – ласково сказал Пэл, опуская нос с очками. – Выбрасывай, чего уж теперь-то.
Вест с сожалением и досадой посмотрел в яичницу. Он отчего-то решил сперва, что мусора там гораздо меньше.
– Да, – сказал он убитым голосом, – пожалуй, что так. Ты извини, старина, – повторил он.
Он поискал глазами поглотитель (с самого особняка Кудесника он недоумевал, встречая повсеместно эти дверцы и лючки с черно-красным кругом посредине), но вспомнив, что его здесь быть не может, просто свалил остатки яичницы в приспособленную под это дело квадратную банку… Да, старые особняки оборудованы не были, но Кудесник на то и Кудесник, чтобы иметь то, чего ни у кого нет. Вест все-таки глянул на потолок. Как раз над примусом штукатурка обрушилась вся, на полу тоже белели раскрошенные кусочки. Вест вздохнул.
– Не соображаю уже ничего, – сказал он.
– Поспи, – коротко предложил Пэл и замолчал.
– Не, – Вест помотал головой. – Устал слишком, – знаешь, бывает?
Пэл ничего не сказал. Вест зажмурился, как наверху, сильно-сильно, но ощущение песка под веками не пропало. Собственно, он не спал третьи сутки подряд. Ничего, попытался утешиться он, третьи не четвертые, четвертые не десятые.
– Впечатлений, – сказал он, – много.
Пэл и на это промолчал.
* * *
Объявился Пэл, как и пропал тогда, неожиданно. На следующий или через день, как Вест поселился здесь, утром, выйдя на роскошные развалины роскошного крыльца, Вест увидел фланирующую мимо знакомой развинченной походочкой фигуру и еле догнал аж на соседней улице. При входе Пэл уселся на обломанную колонну и заявил: ага, это хорошо, что ты мне встретился, а то как раз приткнуться негде. В самом доме, критически попинав кучи разной рухляди и мусора, сказал, что в остальные комнаты не пойдет, да и Весту не советует, знает он эти особняки, провалиться – раз плюнуть, до того сгнило все. Вест, конечно, начал приставать с вопросами и напомнил о давнем обещании. Это пожалуйста, это сколько угодно, сказал Пэл.
