Глава восемнадцатая. Загадочное послание
Мы сидели на кухне у Шкипидарова и ломали головы над загадкой. Получался какой-то ребус. Звонок, шляпа, газета «Труд», коробок, носок с ноги мертвеца. Головы ломались легко, а вот загадка разгадываться не хотела.
– Носок правый, – сказал Щелчков, разглядывая дырку на пятке. – Если он тогда был на трупе, то почему оказался здесь? Тело ведь увезли на «скорой». Значит, кто-то специально снял с трупа носок, чтобы положить вместе с шляпой перед дверью? Что он этим хотел сказать? И кто он?
– Лысый, кто же еще. Шляпа-то его. – Шкипидаров, наморщив лоб, пытался придать лицу умное выражение.
– Не факт, – возразил Щелчков. – Это мог быть и Севастьянов. Убил лысого, снял с трупа шляпу и положил под дверь.
– А коробок? Зачем ему надо было подкладывать коробок? И откуда он вообще оказался у Севастьянова?
Ворох моих вопросов подействовал на Щелчкова как возбуждающее. Он вскинулся, задергал ноздрями и пальцами поскреб по вискам.
– Давай рассуждать логически. – И он принялся рассуждать логически. – Шляпа принадлежит лысому. Газета и коробок – того старика с рынка. Носок принадлежал трупу. То есть первое, второе и третье вроде как одно с другим не стыкуются. И все-таки эти вещи кто-то положил рядом. Что из этого следует? – Щелчков заёрзал на табуретке. – Кто-то нам пытается дать понять, что Кочубеев, лысый и тот старик очень тесно друг с другом связаны.
– Ребята! – Шкипидаров держал газетную полоску над головой, нацелив ее на лампу под стеклянным козырьком-абажуром. – Здесь некоторые слова подчеркнуты. Ногтем – вот здесь и здесь. И вот еще, ниже, – видите?
Мы вцепились со Щелчковым в газету, чуть не вырвав ее из рук Шкипидарова. Статья под газетной шапкой называлась «Королева полей». Говорилось в ней, конечно, о кукурузе и о битве за ее будущий урожай; тогда только про кукурузу и говорили.
– Неси бумагу, будешь записывать, – возбужденно кричал Щелчков, выталкивая Шкипидарова в коридор. Он чувствовал себя бегуном-марафонцем, вышедшим на финишную прямую.
Шкипидаров с карандашом и бумагой уже летел из коридора на кухню и, плюхнувшись на табуретку коленями, приготовился с разинутым ртом.
– Записывай. – Весь изогнувшись, Щелчков ел передовицу глазами. – Значит, так. Начало пропускаем… Ага: «…работают не на дядю Сэма». «Т» и «дядю Сэма» не подчеркнуты. Остается: «работаю не на». Записал? Далее: «подготовка к севу», подчеркнуто только «севу». Дальше: «ни секунды простоя» – подчеркнуто целиком. Успеваешь? Тогда пиши: «зеленую улицу», подчеркнуто только «улицу». Далее: «звериный оскал». – Щелчков многозначительно посмотрел на нас. – Оскал какой-то, да еще и звериный. Подчеркнуто целиком. – Мы со Шкипидаровым передернулись; Щелчков продолжал искать. – «Народная тропа», подчеркнуто целиком. – Еще какое-то время он тщательно исследовал обрывок газеты, потом положил его к остальным предметам, которые мы обнаружили на площадке. Подчеркнутых слов больше не было.
Вот что мы увидели в результате:
«Работаю не на… севу… ни секунды простоя… улицу… звериный оскал… народная тропа».
– Абракадабра какая-то… Хотя… постойте-постойте… – Щелчков пожевал губу, потом резко приподнялся на табурете. – Это не Севастьянов. Это лысый, который в шляпе. Видите? «Не на севу». «Сева» – это же Севастьянов. Какая у него на пальцах татуировка? «Сева». Вот он этот «сева» и есть.
– Выходит, лысый, который в шляпе, работает не на Севастьянова, – сообразил я. – То есть с Севастьяновым он не связан. Или связан, но работает на других.
– Выходит, так.
– Значит, он нам хочет помочь.
– Получается, да.
– Так чего ж мы сидим?! – Я немедленно вскочил с табурета. – Сказано же: «ни секунды простоя». Значит, Севастьянов вот-вот будет здесь. Срочно на улицу!
– Почему на улицу? – удивился Шкипидаров. – Мы же договорились – до завтра останемся у меня.
– Потому что на улицу. Так в записке. – Я ткнул пальцем в листок бумаги.
– А «звериный оскал»? А «народная тропа»? – Шкипидаров все еще колебался. – И вообще – почему мы должны верить этой белиберде?
– Я – верю, – пришел ко мне на помощь Щелчков. – Все правильно, пора уходить. Какое-то у меня нехорошее ощущение, что в квартире, кроме нас, кто-то есть.
И словно в подтверждение этих слов, из коридора донесся тихий протяжный звук, будто в доме открылась форточка.
Шкипидаров с трясущимися губами дал нам знак, чтобы мы молчали, и тихонько, по-шпионски, на цыпочках проследовал вдоль стеночки в коридор. Я сгреб со стола нашу лестничную находку, мелочи распихал по карманам, а шляпу надел на голову, чтобы были свободны руки. Проходя мимо двери Чокнутой, мы услышали легонькое поскрипывание. Будто кто-то стоял за дверью, переминаясь на половицах пола. Мы уже выходили на лестницу, когда поскрипывание сменилось покашливанием. Мы не стали ждать продолжения, заперли наружную дверь и ссыпались по ступенькам вниз.
Глава девятнадцатая. Народная тропа и звериный оскал
Первый, вернее, первая, кого мы встретили, выскочив из парадной, была наша четвероногая приятельница, сторожевая собака Вовка. Она приветливо виляла хвостом и скалилась собачьей улыбкой. В зубах она держала деревянную подставку для чайника в виде профиля Пушкина-лицеиста.
– Ну-ка, ну-ка! – сказал Щелчков и потянулся за деревянным Пушкиным. Вовка отбежала на метр и подставку Щелчкову не отдала.
– Ну, конечно, – сказал Щелчков и кивнул на четвероногого друга. – Вот он ваш звериный оскал. А вот, – он показал на дощечку, – народная тропа, как заказывали. Пушкин, стихотворение «Памятник».
– Но это же из вещей старика, которыми он торговал на рынке. Вовка, – спросил я псину, – скажи честно, где ты ее взяла? – имея в виду подставку.
Вовка ничего не ответила, а все дальше отбегала по тротуару. Потом выбежала на пустынную улицу и замерла, поджидая нас. Так, отбегая и останавливаясь, она вела нас до ворот автобазы. Лапой постучала в ворота, и те со скрипом и грохотом приоткрылись. Из щели выглянула лохматая голова Лёшки Шашечкина, ученика сторожа. Ни слова не говоря, он пропустил нас на территорию автобазы и задвинул на воротах засов.
Машины все уже спали. В белом луче прожектора, пересекавшем автобазу наискосок, летали первые весенние насекомые. Лёшка Шашечкин как запер ворота, так сразу почему-то пропал. Вовка и деревянный Пушкин тенью стлались между спящих машин и упрямо звали нас за собой. Мы упрямо шли куда-то за ними. Прекратилась эта игра в догонялки возле нашей штабной машины. Вовка юркнула в темноту под борт, потом высунула морду из темноты и три раза негромко гавкнула. Пушкина в ее зубах уже не было.
