— Василий Лукич. — произнёс я как можно весомее, — в следующую встречу вы увидите другую фотографию, где означенные вами типы тоже изображены вместе. Конечно, вы можете отправить её на экспертизу, а послушные эксперты дадут вам заключение, что это подлежа. Но мою фотографию знает весь свет…
— Э-ка, удивил! — перебил меня Василий Лукич, — небось, газетную фальшивку “на трибуне мавзолея — вожди партии и народа” притащишь. Не старайся! Когда на трибуне настоящий Берия стоял, Жданова там не было, а когда Жданов стоял около Сталина, рядом с ним был двойник Берии. Это-то мне доподлинно известно. Протокол соблюдали. Иногда даже двойник Сталина, если ему приходилось отбывать смену на мавзолее, не догадывался, что рядом не пенсняк, а кукла от Матрёны.
— Я принесу другую фотографию — “Товарищ Сталин и его сподвижники утверждают “Великий план преобразования природы”.
Лукич посмотрел на меня, как на последнего идиота.
— Такой фотографии нет на свете. Ты мне голову не морочь. На мякине не проведёшь. Картина такая есть. Только называется не так. Налбандяну её заказывали, как сейчас помню. Целый взвод её писал — в запое был художник.
— Так я тебе не картину принесу, — перебил я, — а фотографию с картины. А на фотографии почти рука об руку и клиент, и начальник, и умник. И никаких двойников и кукол. А если докажешь, что там не Берия и не Жданов, с меня бутылка КВ.
— А ты знаешь, — Лукич почесал за ухом, глаза смягчились, — может, ты и прав. Художник-то писал настоящих Жданова и Берию. Тут никакая экспертиза не определит, что это фальшак. Только умника моего там нет. Не дорос ещё. Да и дорасти не довелось. Сгинул из органов. И всё из-за любви к раритетам. Вот тебе и “Лосиная книга”… Заходит он как-то ко мне, после финской войны уже было, дверь запер, свёрток достаёт и говорит: “Сохрани, Василий, если не вернусь”. Просил никому не показывать. Если жена будет спрашивать — не отдавать. Боялся, что выменяет у кого-нибудь на “Огни Москвы” или на коробку зефира в шоколаде.
— Лукич, выходит, что клиент — это Жданов, начальник — Берия, а кто же умник — тот третий, с ромбами на петлицах? Ты сказал, что он сгинул из органов. Куда? К тебе в спецзону? В крематорий?
— Ко мне в спецзону его бы не отправили, даже если бы она ещё существовала. Я же тебе рассказывал, что её закрыли ещё до войны. Если бы через крематорий списали — я бы знал. Может, какое спецзадание получил и за кордоном работал. А потом спрятали. Если так, то почему решил не забирать у меня эту тетрадь, не понимаю. Значит, приказ такой был. А если в расход пустили, то не понимаю, почему я об этом не знаю. Ведь протокол соблюдали неукоснительно. Мучился я с этой “Лосиной книгой” аж до смерти товарища Андропова.
— А потом почему перестал мучиться, Лукич?
— Да это и ежу ясно! Ещё при жизни Юрия Владимировича отобрали разные мелочи, что на хранении были у таких как я. То ли переправить за кордон торопились перед тем, как самим смыться, то ли деньги нужны были здесь для начального капитала, так сказать. Ведь не все же получали из партийных фондов.
— Лукич, — осенило меня, — а может быть, тебе оставили “Лосиную книгу” в качестве твоего, как ты говоришь, начального капитала?
— Может быть, конечно, но это же такое нарушение, что и пулей не отмоешься. Да и инструкций, что с ней делать, не приложено.
— А не зашифрована ли инструкция в каком-нибудь тексте внутри книги?
— Я тоже так думал сначала. Дешифровкой занимался по вечерам, у меня даже своя книга есть, покажу как-нибудь, я её “Крысиная книга” называю. На Сильфиду Хакидовну вышел. Она мне помогла поначалу, а потом вдруг замкнулась, даже разговаривать перестала. То ли её друзья донесли, что в органах я работал, то ли конкурента во мне почувствовала.
— Лукич, ведь все дешифровщики в органах работали. Значит, она про тебя узнала сразу, а не потом. Тебе бы в какой-нибудь электронно-вычислительный центр обратиться — те бы не донесли и всё сделали в лучшем виде.
— Опять ты не понял. Никакой она не дешифровщик. Сильфида Хакидовна Чумакова Булгаковым занималась.
— Так она занималась Булгаковым от НКВД? Или ещё раньше?
— Ну и тупой же ты! Булгакова от НКВД курировал сам товарищ Сталин. Никому не доверял. И по линии ЦК тоже он курировал. Может быть, Жданов и не был клиентом в той истории, до которой нам с тобой никак не добраться. Но это даже хорошо. Ты мне тут подсказал несколько ходов. Может, снова займусь расшифровкой текстов. И вычислительный центр подключу. Да, надо подумать. Ведь если клиентом был товарищ Сталин, то может оказаться, он и натолкнул Жданова поручить разработку библиофилов помимо Берии. Тогда зачем Берия встречался со Ждановым, да ещё и Боровячего с собой прихватил?
— А это ещё что за личность со свинячей фамилией?
— Не спрашивай про Боровячего. Это не настоящая фамилия. Понял, что это — умник? Тот, с ромбами. Видишь, уже до персонажей добрались. Только вот одна закавыка — кто клиент? Если товарищ Сталин, тогда понятно, почему Жданов стал идеологию курировать, но тогда почему операцию вёл Боровячий? Ну и напустил ты мне мороки на старую голову!
— Лукич, давай закончим с Чумаковой, может быть, ещё что-нибудь прояснится в твоей голове, — предложил я ему, чтобы немного спустить с высших сфер на грешную землю.
— С Чумаковой всё просто. Стыдно тебе не знать о ней. Она пишет о Булгакове. Даже капитальный труд выпустила “Хроника жизни Михаила Булгакова”. Каждый уважающий себя интеллигент имеет эту книгу. Василий Лукич открыл дверцу секретера “Хельга” и достал с полки толстую книгу.
— Посмотри сюда, — он открыл последнюю страницу и показал место, где я прочёл: “Автор сердечно благодарит всех, кто в разные годы помогал и помогает восстанавливать биографию Михаила Булгакова…”
— Здесь должна быть и моя фамилия, но мне посоветовали отказаться от этой чести.
— Почему? — снова встрял я с наивным вопросом.
Лукич, видимо, находился в плену воспоминаний, так как ответил без всякого раздражения:
— Неприятности у неё начались по нашей линии. Вышли на неё американские издатели. Предложили материал подкинуть для издания сочинений Булгакова, а она, не доложив, проявила нездоровую инициативу. Случись всё немного пораньше — схлопотала бы на пятерик в зону.
Я промолчал. И не потому, что молчание — знак согласия, а чтобы не провоцировать старика на новые воспоминания о его работе в области дешифровки рукописей. И правильно сделал.
— Я думаю, — продолжал Лукич, допив уже остывший чай, — что и разработка “библиофила” была утверждена по той же самой причине.