По одному из центральных телеканалов шла передача «А не пожениться ли нам?» Господи, что это было за дерьмо собачье! Ведущие — колдунья и сваха. По сравнению с этим дерьмом «Любовь с первого взгляда» из его молодости была прям-таки чем-то элитарным! Неужели русские женщины настолько отупели, что покорно смотрят эту лажу?
Он пощёлкал каналы — везде одна и та же фигня, время-то домохозяйское. Хотел найти упомянутые Послом православные каналы, «Медовый спас» и «Благостный союз», но не нашёл — они же были спутниковые. Тогда Пётр вырубил телевизор и стал дочитывать Феофана Затворника — томик больше не жёгся. А вскоре и Света пришла, с продуктами и бутылкой сухого красного вина.
* * *
Они приготовили ужин, поели, выпили по бокалу вина, и Света, как и предвидел Иваненко, стала подъезжать к нему со своим духовником:
— А я с Антоном Алексеевичем созванивалась. Пригласила его завтра вечером к нам в гости. Ты же ведь не против?
— А тебе интересно моё мнение? Ты же его уже пригласила.
— Могу дать отбой, он поймёт. Но мне кажется, что это всем нам нужно.
— Нужно что?
— Вместе поразмыслить, обсудить дальнейшие планы.
— С попом?
— Антон Алексеевич — доктор наук, он лечит сердца…
— Знаешь, Светочка, я не идиот. Я отлично понимаю, чем простой доктор наук отличается от доктора наук-священника. Понимаешь, люди делятся не на атеистов, деистов, пантеистов, политеистов и монотеистов. Люди делятся всего на три вида. Первый вид — это не верящие в личное бессмертие. Они могут быть и атеистами, и деистами, и пантеистами и политеистами. Второй вид — верящие в личное бессмертие и бесконечное совершенствование в вечности. К нему отношусь и я. Они тоже могут быть и атеистами, и деистами, и пантеистами и политеистами. Да-да, не удивляйся, атеист не обязан быть материалистом. Он всего лишь отрицает единого Бога. Третий вид — монотеисты: вы, христиане, иудаисты и мусульмане. Те, кто верит в личное бессмертие, но отказывается от бесконечного развития, хочет зафиксировать статичное блаженство, отказавшись от труда самосовершенствования. Так вот, относительно жизни за гробом у нас с твоим Антоном Алексеевичем абсолютно разная позиция, и я не хочу, чтобы он меня «обрабатывал»…
— Петенька, родной, ты чего-то напридумывал…
— Значит, я не прав? Значит, христиане не хотят после Страшного Суда мгновенно уподобиться Богу, стать всё знающими, всё могущими, полностью открыть истину и познать мир? Мы сейчас не говорим о том, возможно ли это. Предположим, что возможно. Вот уподобишься ты Богу, и что дальше? Человек — это стрела, пущенная в бесконечность, он живёт, пока развивается, пока познаёт вселенную. А вы хотите разом всё познать и стать никуда не идущими мертвецами, вкушать блаженство и петь хвалебные гимны. Кому оно нужно, ваше блаженство? Может, я хочу страдать. Мои страдания и делают меня человеком, заставляют развиваться…
— Всё не так, Петя, всё не так. Почитал бы ты «Переландру» Клайва Льюиса, он так хорошо отвечает на твой вопрос. В Царстве Небесном не будет только развития от греховности к безгрешности, от страстности к бесстрастности, потому что не будет греха и страстей. Там останется самое главное — творческое развитие, оно же — развитие в любви. Может быть, мы будем творить новых существ и учиться любить их… Конечно, мы бу́дем познавать мир — мы будем создавать его вместе со Христом, а затем познавать!
— Опять ты свою абракадабру понесла — «греховность», «бесстрастность». Да к тому же противоречишь христианскому учению, насколько я знаю. В ереси-то тебя не обвинят? Ладно, проехали. Кажется, я ясно выразился, что не хочу встречаться с твоим духовником. Дай ему отбой.
— А что по поводу наших дальнейших планов? Не может же всё остаться так, как есть.
— Наверное, мне надо где-то добыть денег и фальшивые документы, а затем рвануть за рубеж. Сойдёт и ближнее зарубежье — Лукашения или Хохляндия. Ты можешь что-нибудь другое придумать?
— Могу. Если бы ты как следует помолился Христу, Он подсказал бы тебе, как поступить.
— Пойду лучше спать. У меня был тяжёлый день, и я хочу лечь пораньше. Спокойной ночи, Свет!
Пётр не знал, что самому ему ночь предстоит не очень спокойная.
Пётр старался сосчитать стервятников, но это было затруднительно, потому что они всё время перемещались. Падальщиков было несколько десятков. Освежёванная туша, от которой птицы отщипывали мясо, напоминала человеческое тело. Оно лежало на животе, выпростав вбок левую руку.
Кто мог содрать кожу с человека и отдать труп на растерзание падальщикам? Сектанты? Сатанисты?
Потом он заметил, как освежёванная рука шевельнулась. Стервятники немного расступились, и Пётр увидел голову трупа — на него смотрело его собственное лицо. Глаза были полны страдания, почему-то птицы их не тронули.
Пётр № 1 попытался отогнать падальщиков от Петра № 2. Тогда головы птиц начали превращаться в головы его одноклассников.
Вот толстый еврейчик, который терроризировал Петра в начальной школе. Как была его фамилия? То ли Гутман, то ли Брутман? Он потом перевёлся в другую школу… Вот безбашенный хулиган, с которым они дружили-враждовали в пятом классе — Вова Курляндский, тоже чистокровный еврей. А вот приятели из старших классов — тощий очкастый умник Костя Коломенский, он потом поступил в МГИМО фактически без блата; опять же тощий любитель всевозможной техники и рейва Гарик Селивёрстов; крупный, ширококостный и сексуально озабоченный Саша Загода — его сбежавший из семьи отец был то ли болгарином, то ли украинцем; здоровущий осетин Аким, с которым они были в крайне сложных отношениях.
Пока Пётр № 1 разглядывал одноклассников, он сам превратился в грифа и поймал себя на том, что отщипнул от Петра № 2 кусочек мяса. Освежёванный Пётр обречённо уткнулся лицом в землю.
Тут Саша Загода вприпрыжку отвёл Петра № 1 в сторону и, встряхивая крыльями, предложил:
— Дёрнем по девкам, а? У меня есть две искусные шлюшки на примете.
— Сашенька, у меня другой смысл в жизни, — попытался объяснить Пётр.
— Знаю я твой смысл, — ухмыльнулся Саша. — Хочешь девственником помереть?
И он начал в подробностях описывать, как кувыркался в постели с двумя прожжёнными бестиями.
Вскоре другой стервятник взял Петю под крыло и оттащил от захлёбывающегося половыми описаниями Саши. На длинной, покрытой белым пушком шее сидела носатая голова Гутмана-Брутмана. Еврейчик навалился на него своей объёмистой тушей, шепча слова насилия:
