Зара Янг расстегивает платье и поводит плечами, заставляя его соскользнуть на пол. Дверь душевой открывается по ее мыслекоманде. Зара шагает в душ, и струи горячей воды со всех сторон под напором ударяют в нее. Она зажмуривается, запрокидывает голову, подставляет лицо потоку.
18:20:07.
Антенна бомбы принимает узкополосный радиосигнал с Венеры. Процессор расшифровывает передачу: сообщить о состоянии, перейти в боевую готовность ноль. Все системы в норме, отвечает бомба, наведение на цель осуществлено — и начинает постепенно снимать ток с паруса, чтобы перенаправить его в контур поджига ядерного заряда.
Гвинед Ллойд выходит из тихой комнаты. «Есть подключение к сети», — докладывает даймон. Она бросает взгляд на часы, что появились в углу поля зрения, видит четыре цифры и тут же их забывает. Не глядя по сторонам, на автомате она идет сквозь лаборатории «Ллойд Нейролаб» в свои личные полости. Все ее мысли заняты «Уроборосом» — как ни старается она переключиться на предстоящий правительственный прием.
18:20:20.
«Овер-коммандер?» — звучит даймон в голове Максвелла Янга. — «Запрос ОЦУ-12».
«Слушаю», — мысленно отвечает Янг. Перед его глазами виртуально мерцает трехмерная карта Солсистемы — клубок эллипсов с ползущими по ним точками, но взгляд овер-коммандера не сосредоточен ни на одной.
««Санторо» вошел в зону поражения. Гамма-лазер готов к нанесению удара. Подтверждаете приказ на уничтожение? Запрашиваю голосовой ответ».
— Подтверждаю приказ на уничтожение, — произносит Янг вслух, без интонации и без колебаний.
Дани Санторо с силой кидает брату мяч от головы. Отдача несет ее назад и раскручивает. Она упирается ногами в стенку полости, приседает, чтобы остановить вращение, и с лихим визгом отталкивается от стенки. Летя стремглав на брата, Дани принимает его подачу. Это замедляет ее полет. Цепляясь за неровности стены, Карл успевает отползти в сторону. Он всегда старается за что-нибудь держаться — вечный предмет насмешек для сестры. Как и Дани, он родился и вырос в невесомости — но почему-то она любит летать, а он нет…
18:20:33.
Гамма-лазер получает команду и срабатывает.
Тротиловый запал воспламеняет плутониевый заряд, служащий, в свою очередь, запалом для водородной бомбы. Имплозия. Цепная реакция. Взрыв. Лавина быстрых нейтронов обрушивается на лазерный элемент — трехметровый монокристалл гидрида урана — и, поглощаясь в тяжелых ядрах, выбивает из них когерентную волну гамма-фотонов. За миллисекунду до того, как испариться во взрыве, лазер успевает излучить мегатонный импульс энергии — и вся она плотным узким пучком нацелена на «Санторо».
Осирис Сторм, капитан «Норвегии», исступленно крутит педали велотренажера. Пот течет по его лицу — Сторм намотал уже пять километров при двух лунных g, но он твердо намерен побить вчерашний рекорд. Врач сказал, что есть первые признаки декальцинации. Капитан проводил все положенное время в центрифуге, делал все упражнения по графику, но, очевидно, этого мало. Нагрузки нужно увеличить, хоть времени и не хватает ни на что. Сторму совсем не хочется вернуться на Луну калекой, когда все кончится…
18:20:34.
Невидимый гамма-луч ударяет в каменный бок «Санторо». Половина астероида мгновенно вспыхивает ослепительной белизной, сквозь него пробегает ударная волна и — быстрее, чем люди внутри успевают осознать происходящее — сминает и перемешивает их тела с осколками камня, льда и металла. Наружу вырывается свет настолько яркий, что скала становится почти прозрачной на доли секунды, прежде чем разлететься на раскаленные каменные обломки, кометные хвосты пыли и струи паров…
Астар Далтон читает краткий текст, светящийся перед его глазами. Полная людей комната виднеется сквозь строки расплывчато и раздвоено. В комнате абсолютная тишина. Далтон дочитывает. Текст еще висит, но Далтон смотрит сквозь него, сфокусировав взгляд на людях.
Все они растеряны. Они испуганы. Они ждут его слов — но никаких слов Далтон сейчас не находит.
31 июля 2481 года.
18–26.
Война началась.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ: МИТТЕЛЬШПИЛЬ
Солнце село, и ноздри желтой собаки учуяли запах Той Самой Вещи.
Сегодня Та Самая Вещь возникла чуть выше в небесах, чем вчера. Собака почти не могла ее видеть — ее зрение плохо фокусировалось на неподвижных далеких точках — но этот слабый, тревожный, такой родной и невыносимо недосягаемый запах нельзя было спутать ни с чем.
Желтая собака обратила нос к тому, что для человеческих глаз было самой яркой звездой в сумеречном небе. Она нервно зашевелила ноздрями, чтобы впитать как можно больше Того Самого Запаха. В нем было что-то от запаха солнца и подвижных вещей двуногих — но солнце пахло гораздо резче, грубее, гуще, а от вещей двуногих вообще шибало так, что хотелось чихать и болела голова… Нет, Та Самая Вещь пахла тонко. Томительно. Возбуждающе… Но возбуждала совсем не так, как запах мяса или кобеля при течке. Желание, которое пробуждал Тот Самый Запах, было столь же сильно и неодолимо — но собака не знала, не понимала, что с ним делать. Ни один инстинкт не подсказывал, чем можно его утолить.
Подняв морду к Той Самой Вещи, желтая собака в тоске заскулила, а за ней вступили и остальные — вся стая черного цветка.
Желтая собака прочно забыла, что когда-то — всего пару месяцев назад — она знать не знала Той Самой Вещи, и даже не чувствовала запахов солнца и подвижных вещей двуногих. Она забыла, как ее ужалил черный цветок, как она потом валялась, дрожа и не в силах согнать с себя мух, как потом в жутком приступе голода жрала все подряд — траву, землю… Забыла, что когда-то она не принадлежала цветку и не мучилась от непостижимых, неутолимых желаний… Все это стерлось начисто.
Сам черный цветок никаких желаний в ней не будил. Желтая собака отличала его по запаху, но воспринимала лишь как кормушку.
Правила были просты. Даже собачьи мозги могли их усвоить.
Съедобных, только что ужаленных цветком — не ешь. У них неправильный запах. Позволь им уйти.
Они, ужаленные, все равно вернутся — цветок их притянет. Вернутся уже без запаха, вялые и беспомощные. И вот тогда — убивай и ешь, а потом испражняйся под цветок: только это ему и нужно.
А еще не ужаленных — загоняй к цветку. Цветок их ужалит. И тогда они придут к нему, притянутые, во второй раз. Придут уже ослабленные. Придут как твоя еда.
Чего-чего, а еды стало вдоволь с тех пор, как желтая собака покорилась цветку. Мыши, ящерицы, птицы, змеи… Цветок притягивал всех. А тех, кто слабо чувствовал притяжение, можно было загнать стаей — как тех двух детенышей двуногих. Целыми днями стая караулила вокруг цветка, своей кормушки, и не знала голода… Но по ночам восходила Та Самая Вещь — и мучила собак голодом, который не могло утолить никакое мясо.
