Тишина.
Свет датчиков словно бы выцвел. На плоскостях экранов продолжается бессмысленный танец полос и пятен, которые давно уже перестали информировать о том, что происходит на поверхности планеты. Уровень связи был близок к нулю. А это значит, что и из такой связи кое-что следует.
Ждать было нечего.
— Скажи им остальное, Сен, — перешел я в наступление. — В конце концов, это ты первый разговаривал с Реуссом. Мы уже тогда догадались, хотя Реусс и не отвечал…
— Не надо. Я… — Реусс заколебался, — мы уже все поняли. Не говори, Сен. Это ты для нас можешь сделать…
На лице Сеннисона отразилось облегчение. Не подлежало сомнению, что это он сделает для них со всей радостью. Или же, что в конце концов все это и без того свалится на меня.
— Не понимаю, о чем вы там говорите? — Нися приподнялась на локтях и уперлась глазами в лицо Реуссу. Тот медленно отвернулся.
— Все ясно… — начал Може.
— Нет, — перебил я. — Еще ничего не ясно. Я бы многое дал, чтобы не говорить об этом, — я смотрел на Реусса. — Но это мой долг. Однажды придется с этим кончать.
— Ты прав, — отозвался голос Муспарта, — вот и давай кончать с этим. Кончим прямо сейчас. Чтобы мы смогли вернуться до того, как…
— Мы никогда не вернемся, — произнес Може так тихо, что я его еле услышал. — Нашей Земли уже нет…
Мне пришлось перевести дыхание.
— Вы никогда не вернетесь, — твердо заявил я, — поскольку вам некуда возвращаться. Я говорю для тех, — с нажимом уточнил я, — для кого это не было бы возвращением. И только для них. Ты меня уже понял, — обратился я к Реуссу, — но их не было, когда ты разговаривал с Сеном.
Я вышел на середину и повысил голос. Не особенно. Не больше, чем требовалось, чтобы люди поняли, что тот, кто говорит, знает, о чем он говорит. И вовсе не желает, чтобы его перебивали.
— Можете не принимать это на свой счет, — продолжал я. — Ведь я же не могу указать пальцем на того, кого это касается. Позабудем обо всем, о чем я говорил до этого. Об ответственности, которая из-за каждого вашего поступка ложится на других. О ваших семьях, работе и всем таком прочем. Допустим, это удалось бы как-нибудь урегулировать. Одно мы не сможем урегулировать никак. Отсутствие доверия. Что вы сможете сделать с человеческой недоверчивостью, подозрительностью, с которой встречаетесь на каждом шагу? Недоверием, замаскированным старательным образом, о которое вы, однако, будете чувствовать еще до того, как человек откроет рот? Но, увы, даже подозрительность эта — не самое главное. Давно пора обо всем сказать. Вы не знаете, не можете знать, чего ожидать от вас самих. Когда и где перестает главенствовать ваша человеческая натура, знание, которое вы получили на Земле, и навыки, выработанные на работе, и верх возьмет тот чужой инстинкт, та мелочь, которую добавили в ваше подсознание чужаки. Что же это за мелочь? Желание убивать. Знаю, что звучит это мерзостно. Но в некоторых случаях правда именно такова. Агрессивность. Направленная против существ, которые нам, людям, ничего плохого не сделали. В космосе отыщется довольно много рас, которые нам ничего плохого не сделали. Принимая во внимание нашу историю, мы, на Земле, тоже сделались ангельски добренькими. И нам от этого только хорошо. В любом случае, достаточно хорошо, чтобы это стоило защищать. Чтобы, если возникает такая необходимость, заплатить за это определенную цену. Для пилотов — это хлеб насущный. С тем же успехом, вместо вас могли сюда прилететь мы. Если бы мы поменялись ролями, что бы вы стали делать? Я не согласен на ваше возвращение на Землю. Реусс это уже давно понял. Точнее, тот Реусс, которого мы повстречали вчера утром на берегу океана. Который, увидев нас, остановился, а потом небрежно направил в нашу сторону оружие. Те, из океана, хорошо над ним поработали. Не только потому, что держали людей, ученых, прибывших из другой звездной системы, в подводных террариумах. Не только потому, что использовали их в качестве марионеток. Но и потому, что смогли настроить вас против расы технологических существ, более нам близких, чем они сами. Все указывает, что с обитателями суши мы могли бы добиться взаимопонимания. Если бы не вы. А вы устроили недурной подарочек всей нашей цивилизации. Правда, теперь это тоже несущественно. Планета гибнет. Биосфера ее гибнет. Процесс этот неотвратим. Возможность контакта, а каждый контакт — это новые возможности для всех рас, вне зависимости от стадии их развития, черти слизали. Но и об этом не будем. Будем о вас. Жажда, ну, пускай — вынужденная потребность убийства оказалась в вас сильнее всего остального. Сильнее настолько, что вы предпочитали убивать, а не подойти поздороваться с нами. Я бы мог даже рискнуть. Пригласил бы вас всех, сколько вас здесь есть, к себе домой. Допустим, найдется у меня свой дом. Сказал бы себе: будь что будет. Ну а вы? Вы же каждое утро будете потеть от страха, как бы не возникло чего такого, что может послужить для вас испытанием. А каждый вечер будете перебирать прошедший день, минуту за минутой, обдумывая, все ли ваши реакции были естественными. Я бы рискнул. Будь у меня этот дом. Но не на вашем месте. Я рискнул бы как Жилли, один из миллиардов людей, руководствующихся чувствами и рассудком. Но я не могу и не хочу рисковать как пилот, направленный сюда с определенной миссией. И с определенной ответственностью. Я не могу допустить беды для Земли. Это не пафос, это — факты. И — повторяю еще раз — окажись я одним из вас, я не рискнул бы никогда.
Я замолчал. У меня появилась определенная мысль.
— Погодите, — сказал я. — Я нашел способ, чтобы помочь вам. Точнее говоря, не столько вам, сколько себе. Я уже знаю, как выделить среди вас тех, кто на самом деле прибыл с Земли. Мне только придется, — тут я покосился на Сеннисона, — придется попросить вас подождать некоторое время. Скажем, часа четыре. Я возьму разведывательную ракету, набор зондов. И кое-что еще, но об этом — когда я вернусь…
Я уже шел в сторону коридора. У дверей меня задержал голос Сеннисона.
— Хочешь лететь вниз? Знаешь, чем это пахнет?
— Да, — ответил я. — Но можешь обо мне не тревожиться. Я вернусь.
— Ты в самом деле знаешь способ?
— Знаю.
— В таком случае подожди. Мне кажется, мы должны кое-что решить до того, как все выясним. Потом… может оказаться труднее. Речь не только о нас, — предупредил он.
Я вновь вернулся на середину кабины. Он был прав. А я об этом не подумал.
— Ну и? — спросил я. — Не будем терять времени. Я свое сказал. Гускин?
Какое-то время пришлось ждать ответа. Наконец, он поднялся из кресла, потер ладонью лоб и понурил голову.
