Леха зашипел от бешенства. Алая волна накрыла его, и он выскочил из-за угла, уже не думая ни о какой маскировке, давя в беспамятстве на кнопку трубки. Белые лучи зашипели, сталкиваясь с влажными стенами. С мерзостными, хлюпающими звуками начали падать тела, искромсанные в клочья. Тот, кто разговаривал с Дзержинским, взвизгнул тонко, пронзительно, как свинья, побежал к выходу не оглядываясь. А Леха все полосовал перед собой лучом.
- Ну все уже, все, Алексей Валерьевич, - почти ласково сказал Дзержинский, поднимаясь. - Хватит уже. Охрана моя даже шелохнуться не успела. Надо же, какие у вас таланты. Даже не подозревал.
Бешенство схлынуло. Леха стоял посреди коридора, бессильно уронив руки вдоль тела. Он часто моргал, морщась от боли в глазах. Все расплывалось, заливалось слезами. На полу, отвратительно воняя горелым мясом, валялись куски плоти, еще дымящиеся от невыносимого жара. Прямо под ногами Лехи тлел клетчатый рукав рубашки, иногда ярко вспыхивая.
- У-у-ууууу, гнида! - скрипнув зубами, Леха навел раструб на Дзержинского. - Ща я тебя успокою на все времена разом.
- А смысл? - пожал равнодушно плечами Феликс Эдмундович. Глаза его блеснули за стеклами очков доброжелательно и весело. - Ну, не будет меня. Так другой придет. И неизвестно еще, кто хуже окажется. Шило на мыло променяете, Алексей Валерьевич.
- А плевать! - рявкнул Леха, но первоначальный запал уже прошел. В ноздри забивался муторный, тошнотный запах паленого. Казалось, что все измазано гарью от искореженных тел. Леха почувствовал, как скручивается тошнотой желудок. - Плевать! - повторил он уже не так уверенно.
- А помните, как мы с вами чаевничали, Алексей Валерьевич? - спросил Дзержинский, прищелкивая пальцами. - Ах, хорошие времена были! И товарищу Сталину, покойнику-то, вы нравились.
- Угу, - буркнул Леха, опуская трубку. Палец сам соскользнул с кнопки, и в глазах Дзержинского мелькнуло удовлетворение. - Чаек с наркотиком! - озлившись вновь выкрикнул Леха. - Вы меня всякой дрянью поили!
- А разве ж вам плохо было? - удивленно дернул уголком рта Феликс Эдмундович. - Так сказали бы, что ли. Зачем же стулья ломать?
Леха хотел было ответить, да только рукой махнул. Не силен он был в таких дуэлях. Даже теще бывшей всегда проигрывал, а что уж говорить о профессионале идеологии.
- Знаете, Алексей Валерьевич, я вот тут подумал... - будто вдохновясь неожиданной идеей, быстро заговорил Дзержинский. - А пойдемте-ка обратно. Ну что вам тут? Да и вообще, наверху скоро ничего хорошего не будет. Разброд и шатание. Вы вот о демократии говорили как-то... - нарком помолчал, начищенные до блеска туфли его скрипнули новой, не разношенной еще кожей. - Ну так гляньте там, на площади, какова она, демократия. Стреляют. Слышите, танковая пушка выстрелила! - словно подтверждая его слова громыхнуло, с потолка посыпалась пыль, полетела липкая паутина. - От парламента скоро и воспоминаний не останется. И вы что думаете, кто-нибудь шелохнется? Да не нужно это никому. И демократия не нужна. Сильная рука стране требуется. Товарищ Сталин нужен! - Дзержинский сжал кулак так, что натянулась почти что до прозрачности бледная кожа, потряс им перед Лехиным носом. - Кнут и пряник. Но в первую очередь всегда - кнут! Пойдемте, Алексей Валерьевич. Плюньте вы на все. Это уже не ваш город. Да у вас тут даже квартиры нет. Хотите опять по подвалам чернила пить?
- Все лучше, чем ваш рафинад, - язвительно отозвался Леха. Он почти и не слушал, что говорил Дзержинский. Отключился, разглядывая вонючие куски мяса, перемешанные с джинсом и кожей, на полу. С любопытством углядел адидасовскую кроссовку, закатившуюся к стене. Странно, кроссовка сохранилась почти что нетронутой, лишь на самом носке было пятнышко сажи. Маленькое совсем, несерьезное, с копеечную монету. Неожиданно вспомнилось такого же размера пятно на лбу мальчонки там, на Арбате, и Леха решительно поднял трубку.
- Да что вы, Алексей Валерьевич?! - Дзержинский мягко отступил на шаг назад, пожал плечами. - Ну, не хотите рафинада, так никто и не заставляет. Не хотите со мной идти - Бога ради. Оставайтесь тут. Я вас силком тащить не буду. Колхоз - дело добровольное! - он засмеялся весело, толкнул носком туфли кисть, вцепившуюся в каменный пол прямо у него под ногами. - Эх, руки не моют... - вздохнул укоризненно, вновь толкая оторванную руку. - Никакой гигиены. Вот уж истинно - быдло.
- Ну вы и гнус, Феликс Эдмундович! - с чувством сказал Леха. - Я с вами, конечно, никуда не пойду. Да и вы никуда не пойдете. Лежать вам тут, вместе с вашими мордоворотами. А то как-то не справедливо получается. Ребятки мертвые, а вы вон какой живчик.
- Ах, Алексей Валерьевич! - всплеснул руками Дзержинский. - Я-то, с вашей точки зрения, гнус. Но вы - идеалист в чистом виде! Даже удивительно, что такие люди еще бывают. Ладно, недосуг мне тут с вами разговаривать. Пора возвращаться. У нас, знаете ли, сегодня выборы. Вполне демократические, - он расхохотался, потирая руки с довольным видом. - Новый товарищ Сталин сегодня появится! - нарком выпрямился, расправляя гордо плечи, и Лехе померещился серый френч, обтянувший пухлую фигуру Дзержинского.
- Я ведь молчать не стану, - предупредил зачем-то Леха. - В газеты обращусь. К людям. Пусть знают, что вы там, внизу сидите, как пауки в паутине. За ниточки дергаете.
- Да кто вам поверит? - пренебрежительно отмахнулся нарком. - Вы на себя-то посмотрите, Алексей Валерьевич! Бездомный нищий, вот вы кто такой. С вами даже уборщица в редакции разговаривать не будет, разве что прикрикнет, чтоб по вымытому ею полу не топтались в грязной своей обувке. А вы - обращусь... к людям... Повеселили вы меня изрядно.
- Ну хорошо же... - процедил Леха сквозь стиснутые зубы. - Может, вы и правы. Но по крайней мере, вы, дорогой Феликс Эдмундович, отсюда все равно не уйдете.
Он поднял трубку решительно, готовясь к выстрелу.
- Ах, Алексей Валерьевич, я бы даже испугался, но, как и было сказано, вы - идеалист. Посему... - оборвав фразу, нарком повернулся спиной к Лехе и не спеша пошел в боковое ответвление коридора. - Стреляйте, ежели желаете, - бросил он, обернувшись через плечо.
Леха стоял, растерянно и сердито моргая. Пальцы стискивали черный, лоснящийся стержень, прижимали серую кнопку. Но выстрелить он не мог. Как Леха себя ни уговаривал, объяснял сам себе, что уходящий человек - зло, подлежащее истреблению, но кнопка не вдавливалась, кисть словно окостенела, застыв в неподвижности.
Дзержинский скрылся за углом, все еще посмеиваясь. Словно колдовские чары спали с Лехи, как только нарком исчез.
- Твою ж мать! - выругался он. - Надо было стрелять!
