— Ты ушел из поселка… Ты боялся?
— Боялся? Нет. Да.
Городские улицы, раскрашенные разноцветными огоньками, шумно и как-то агрессивно бросились мне навстречу. Хрипели, захлебываясь бензином, машины, отбивал ступни асфальт, и о чем-то невнятно шептались деревья — странные, чужие, словно разговоры случайных прохожих. Страшно хотелось в лес, но вернуться казалось совершенно невозможным, и осознание этого было тяжелее креста, который когда-то тащил на Голгофу Иисус. После купания в реке одежда никак не сохла, я мерз и жалел себя. Наверное, долго бы еще жалел…
Что-то ударило в спину, швырнуло о стену, потом о землю. В голове лязгнуло, ухнуло и затихло. Сквозь звон в ушах постепенно стали прорываться и другие, не менее неприятные звуки. Топот ног. Шум пламени. Крики…
— Помогите!
Рот наполнился соленой жидкостью. Я судорожно сглотнул, повернул голову, осторожно укладывая израненную щеку на асфальт. Снова сглотнул. Собственная кровь вызывала тошноту.
— Ну помогите же!
Женщина с вывихнутой рукой пыталась поднять с земли опрокинутую коляску, в которой надрывно плакал ребенок. Лениво шевельнулась мысль: не разбился ли малыш? Шевельнулась и растаяла. Это был чужой ребенок.
— Бомба? Я говорю, бомба, да?
— Да какая там бомба? Чуть что, так сразу и бомба! Газ, поди, рвануло, вот и вся тебе бомба!
Огонь приманивает людей, как бабочек…
— «Скорую» надо бы вызвать…
У парнишки было обожжено лицо и руки, но он словно не чувствовал этого, все смотрел куда-то мне за спину. Я понимал, что нужно обернуться, но никак не мог заставить себя сделать это. Прокушенная при падении губа саднила, кровь, не останавливаясь, текла по подбородку и шее, скапливалась за ухом и капала на землю.
— Какую «скорую»? Полицию надо!
— Да эти-то и сами приедут! Пожарных-вот точно надо…
Пожарных? Зачем? Мы горим?
— Мамочка-а-а!!!
— Тихо! Тихо! Все-все-все… Успокойся… посмотри-ка на меня…
«Посмотри на меня… посмотри на меня…» — настойчиво шептали за спиной. Борясь с тошнотой, я приподнялся на локтях и обернулся.
Там был дом. Дом горел. Деревянные стены второго и третьего этажей превратились в желто-красное беснующееся море. В памяти взметнулся лес в огне. И Антон. И ямы, ставшие могилами. Вопреки воле, внутри меня зашевелился ужас. Я не боялся пламени свечи или костра, но такой огонь — бесформенная, всепоглощающая стихия — вызывал панический ужас.
В задымленном проеме подъезда вдруг зашевелилось присыпанное штукатуркой человеческое тело. Пламя как раз подбиралось к первому этажу. Две, три, пять минут — и человека не станет.
— Помогите…
Помочь? Ну уж нет. Однажды я умирал в огне, это было страшно, и я не желал повторения.
В двух шагах от меня с громким треском рухнула, Плеснув в лицо жаром, какая-то балка. Нужно было убираться. Я посмотрел на человека. Он был еще жив, точно. И на нем была куртка. Сухая, наверняка совершенно сухая куртка…
С переполненными дымом легкими и слезящимися глазами я заволок мужчину за ближайшие мусорные баки. Странное дело, но никто не бросился мне помочь. Может, испугались, а может, просто некому было. За эти минуты я утвердился в мысли, что героизм придуман человечеством в оправдание собственных слабостей.
Некоторое время мы только хватали ртами холодный воздух.
— Бомба?.. — прошептал мужчина и зашелся приступом кашля. — Взрыв… помню…
— Не знаю, — ответил я. Где-то далеко надрывно выла сирена. Похоже, все-таки вызвали пожарных.
Мужчина повернулся на звук моего голоса.
— Ты… кто?..
Я нахмурился, не понимая, зачем задавать вопрос, ответ на который вряд ли может тебе понравиться.
— Мне пора.
— Подожди… Подожди, — мужчина внезапно схватил меня за локоть. Для почти мертвого человека у него было очень сильная хватка.
— Сейчас здесь будет куча народа, — нетерпеливо объяснил я, стараясь высвободить свою руку. — Кто-нибудь о вас позаботится.
— Как тебя зовут?
Я ответил, надеясь, что после этого он от меня отстанет.
— Ной. Меня зовут Ной.
Пальцы разжались. Мужчина снова закашлялся, перевернулся на бок, выплевывая на землю черную слюну.
— Я… я… спасибо…
Когда закапывали тело Антона, его мать кричала так, словно огонь жег ей ноги. Она не поверила мне и не простила. Наверное, на ее месте я тоже бы не простил.
— Не стоит благодарности, — чуть развернувшись, я ударил его в висок. Мужчина затих. Я стянул с него куртку и джинсы, кое-как переоделся. Одежда была грязной, сухой и теплой. Поднимаясь, нечаянно задел ногой человека, медленно обошел мусорные баки, машинально сплевывая сгустки крови. В конце переулка стояла большая машина с красными крестами на пузатых боках. Рядом с ней суетились люди в белых халатах. Я приблизился, стараясь не попадать взглядом в полыхающий дом. Огонь с голодной жадностью поглощал массивные конструкции, и теперь, как мне казалось, пожарные здесь были уже совершенно ни к чему.
— Там раненый, — сказал я какой-то женщине в белом халате.
— Где? — коротко спросила она. Я махнул рукой в сторону баков.
— Поняла. Ребята, — бросила она не оборачиваясь, — там еще один… А ты, парень, иди-ка в машину!
Я не сразу сообразил, что ее слова были обращены ко мне.
— Я? Зачем это?
— Иди-иди… зачем, почему… Толик! Глянь, что у него!
Меня подхватили под руку, ощупывая на ходу, затолкали в машину.
— Рана на голове… сотрясение, возможно… а так ничего… цел… Парень, да ты, никак, в рубашке родился!
— Нет, не в рубашке, — попытался возразить я. Толик почему-то захохотал. — Пусти… я пойду…
— Осторожно! Осторожно!
Это командовала женщина в белом халате. Толик толкнул меня на кушетку возле стенки.
— Кислород! Живо!
В машину вкатили носилки с тем самым мужчиной, которого я вытащил из горящего дома. Он все еще был без сознания, мой удар оказался надежнее огня. Толик отработанными жестами натянул на лицо мужчине какую-то прозрачную маску, похожую на собачий намордник.
— Чой-то мне фейс его знакомым кажется, — заметил он мимоходом. — По телеку, кажется, видал. Что с ним, Милка?
— Открытых переломов и ожогов нет, — прокомментировала женщина от дверей машины. — Скорее всего отравление и так, по мелочи, ушибы, ссадины… Давай, отправляйся в больницу. Тут только трупы остались.
— А ты?
— Трупы, Толик! С трупами ты мне не помощник…
Я снова попытался выбраться наружу, и меня снова толкнули назад, прочно усадили на сиденье. В голове застучали булыжники. Я схватился за виски, стиснул зубы, не желая кричать. Дверцы машины захлопнулись, загудела сирена. Мужчина в наморднике открыл глаза. Он смотрел на меня внимательно, запоминающе, и я пожалел, что не убил его сразу.
