Марта встала и, сопровождаемая недовольным ропотом собравшихся, понесла девочку в кабинет.
— Только что звонил ваш муж, — объяснил ситуацию Вальк, располагаясь за столом. — Садитесь, — кивнул он на кушетку, застеленную цветастым покрывалом. — Я видел девочку еще в роддоме. Скажу откровенно, это самый небывалый случай в моей практике, и если бы представилась возможность, я вел бы за вашей дочерью ежедневные наблюдения,
— Нет-нет! — Марта испуганно прижала к груди розовый сверток. — Никому не отдам! Никогда! — И удивилась собственной реакции: оказывается, когда страдание прочно входит в жизнь, с ним расстаться не так-то просто.
— Я и не настаиваю, это было бы жестоко, — успокоил ее Вальк. — Я намеренно не обращался к вам, выжидал, знал, что рано или поздно придете сами.
— Начинается… — пробормотала Марта, поспешно разворачивая одеяло. — Смотрите!
Профессор вскочил, склонился над девочкой, помогая матери распеленать ее. Маленькое тельце на глазах серело, будто кто выкачивал из него кровь, корчилось, а кукольное личико становилось отвратительной маской.
— Вот он, метаморфозус флорис, — взволнованно произнес Вальк, наблюдая за превращением. Затем попросил Марту подробно рассказать о ребенке. Внимательно выслушав ее, сказал: — Если моя догадка подтвердится, то я смогу заявить всему миру о необыкновенном, единственном в своем роде случае материализации двух духовных начал. И тогда…
— Но чем вы можете помочь нам? — перебила Марта, не понимая смысла профессорских слов.
— Чем? — Вальк вроде бы даже растерялся. — Видите ли, этот феномен не имеет аналогов, поэтому медицина бессильна. Но не огорчайтесь, лекарство может появиться в любой день. Хотя, честно говоря, метаморфозус флорис, на мой взгляд, болезнь метафизическая, ниспосланная природой за наши издевательства над ней. Поэтому фармакология тут ни при чем. Боюсь давать прогноз, но скорей всего со временем понадобится помощь… Впрочем, не будем фантазировать, — перебил он себя. — Лучше договоримся вот о чем: я готов платить определенную сумму, если вы согласитесь хотя бы раз в месяц показывать мне свою дочь. Не обязательно приходить сюда — я сам буду у вас гостем.
Такое условие даже оскорбило Марту:
— Пожалуйста, приходите, но ни о какой плате не может быть и речи!
— Все это за грехи наши, — повторил Вальк фразу, впервые услышанную Мартой от роддомовской сестры. — Вы никогда не задумывались, почему они рождаются такими? — кивнул он в сторону двери, за которой сидели родители с детьми. — Почему с каждым годом их все больше и больше? Да потому, что мы забыли, откуда пришли и куда вернемся, мы потеряли чувство ко всему живому и не понимаем уже ни языка цветов и деревьев, ни плача зверей и птиц, ни жалобу камней и вод, у которых нет, как у нас, противогазов и защитных костюмов. Мы готовы перегрызть друг другу глотки из-за житейского пирога, не желая понимать, что пирог этот давно отравлен и, прежде чем делить его, надо бы проверить, каков в нем уровень ядохимикатов. Полистайте газеты. На трети их площади муссируется один и тот же вопрос: «Что такое Асинтон?» Еще одна треть запальчиво сообщает: «Асинтон — не Асин тон». А последняя треть не менее горячечно дает ответ: «Асинтон — не ас Интон!» Вот и ждите в такой ситуации рождения здоровых детей.
— Значит, не я виновата? — Марта с надеждой подняла глаза на доктора.
— И вы тоже. И я. И все вместе. Потому что смирились и сложили лапки. А надо действовать.
— Чего уж теперь, — скривилась Марта. — Теперь ничего не изменишь. Но неужели так и не дадите никакого совета?
— Дам, — сказал Вальк, прикладывая к серому тельцу девочки метровую ленту. — Мы должны одинаково любить и Астрик, и Гастрик, ибо еще неизвестно, кто из них лучше.
В отличие от жены и доктора Валька Артур Баат не считал, что в дочери заключены две личности. Ее метаморфозу он воспринимал как своеобразную смену одежды, под которой одно и то же тело. Но, как и Марта, называл девочку по-разному, в зависимости от ее облика, и ровно относился к обеим ее ипостасям.
С рождением ребенка в семье Баат многое круто изменилось: не только появились пеленки-распашонки, игрушки-погремушки, супруги вдруг по-новому взглянули на свое житье. Дело в том, что условная черта, разделившая Асинтон на две враждебные зоны, проходила через их квартиру: гостиная и кухня оказались на половине асинтонов, то есть поклонников аса Интона, а спальня примыкала к территории аселюбов. Этому обстоятельству главная городская газета однажды посвятила целый разворот, рассказывая о том, как граница, разделившая квартиру, повлияла на поведение Марты и Артура. По вечерам, усаживаясь в гостиной, расположенной на территории асинтонов, супруги дико хохотали над мифической Асей, в чьи музейные туфли-мыльницы, точно в священную реку, спешила ступить каждая школьница-аселюбка. Но стоило Марте и Артуру перейти в спальню, как у них слезы наворачивались на глаза при мысли о страшной участи Аси, запечатленной в старинных хрониках: пока ас Интон — если его, конечно, не придумали асинтоны — выписывал в небе самолетом любовные кренделя, продавщица Ася гибла то ли в аэрозолях от насекомых, то ли под колесами собственного автомобиля, внезапно сошедшего с тормозов.
Теперь же ни ас Интон, ни Ася не волновали супругов, на чью долю выпало тяжкое испытание — быть родителями столь редкостного ребенка. Они перестали принимать гостей, отвечать на телефонные звонки, замкнулись, отгородились от общества и всякого поползновения дотошных газетчиков разнюхать подробности их семейного несчастья. В доме поселились печаль и тишина, нарушаемая лишь детским захлебывающимся плачем. Работу над диссертацией Артур Баат забросил. Теперь его интересовала не Пятая Галактика, а собственная дочь, он занялся изучением влияния планет на ее организм и четко уловил зависимость ее облика от того, какое созвездие работает в данный час. Так от девятнадцати до двадцати одного часа, когда особенно сильно шла энергия от созвездия Тельца, он включал некогда подаренный ему изобретателем Сильвобруком магнитоид, и кроватка дочери попадала в зеленую магнитную сферу, которую пронизывали спирали желтого цвета. Зеленую сферу сменяла фиолетовая, затем белая. После такой промывки энергией Баат надевал на темечко ребенка шлем с рожком антенны и через незаросший еще родничок девочки соединял ее с добрыми силами космоса.
Марта недоверчиво следила за манипуляциями мужа, но не смела возражать, поскольку Гастрик стала уравновешенней, Астрик же удлинила свое присутствие минут на двадцать в каждое превращение. Но к пяти месяцам родничок плотно закрылся и ни сферы магнитоида, ни антенна ничего уже более не изменяли во внешности и поведении девочки. Но Баат не сдался. Его заинтересовала психика ребенка. Он зарылся в груды книг и справочников по психиатрии и психологии и выяснил, что наукой давно зафиксированы шизоидные феномены присутствия в одном человеке двух и более личностей, которые порой и не знали о существовании друг друга. Теперь и он уже не сомневался в том, что в девочке странным образом уживается два человека, две души. Однако со временем выяснилось, что Астрик и Гастрик были знакомы. Когда девочке исполнилось одиннадцать месяцев, она уже вовсю болтала, интересуясь не только названием города, но и многими другими вещами. Однажды она ошарашила Марту таким вопросом:
