Картины картинами, но некоторые – как живые. Вместо возвращения уехать дальше на юг, жить среди белых домов под солнцем и пальмами, пить с туристами, спать со шлюхами. Заманчиво, как в мельтешащем сне. Или: выиграть шальные деньги, построить усадьбу, завести лошадей, прислугу, много жертвовать местной церкви. Очень скучно… Потому, думал я, потягиваясь, не стоит о будущем, город М. и мой секрет живее всех моментальных картин – несмотря на затхлость двора, приютившего временное малодушие. Но малодушничать не пристало – хоть и нечего скрывать. Даже грим можно смыть, здесь не ловят шпионов. К тому же, я тут не за тайнами.
Сознание успокаивалось, и заезженные кадры меркли понемногу, рассыпаясь блестящей пылью. Прошло уже около часа, а может и больше. Дом почти очнулся от послеполуденной дремы, доносились голоса, из открытого окна надо мной раздавался детский плач. Небольшая группа мужчин собралась у соседнего подъезда – казалось, я улавливал их настороженные раздумья, отсутствие любопытства, всегдашнюю неприязнь к чужаку. Достаточно, чтобы почувствовать себя лишним, пусть даже на тебя никто не смотрит, но и мне не было до них дела – пожалуй, что квиты. Устав сидеть, я встал размять ноги. Гул экскаватора стал громче, натужнее, кошка исчезла, наступал вечер. Постояв немного, я завел мотор и вновь выехал на центральную улицу.
Там стало оживленнее – заканчивалось присутственное время, город взбодрился и повеселел. На мостовой прибавилось машин, а люди на тротуарах слились в одно, теряя лица. Мне не сигналили теперь, мой автомобиль легко влился в общий поток. Проплывали мимо витрины и подъезды, мигали светофоры, задавая ритм движению, привнося размеренность, как первый признак узнавания. Я наслаждался свободой – и, право же, кто еще может похвастаться, тем более что она до сих пор внове – не опротивела и не изжила себя. В первый раз я совершал побег не от чего-то, а за чем-то, и это совсем другое дело – все было в моих руках и зависело лишь от меня самого. Конечно, это «за чем-то» еще предстояло извлечь из собственного сознания – и я предвкушал долгие вечера без помех, благословенное одиночество осмысления, которое всегда можно прервать, отправившись в трактир неподалеку – но основные составляющие были тут, на месте, в ближайшем раздумье, всегда готовом обратиться словами, этими формулами доверчивого приближения, когда спрямляют извилистость, опасаясь увязнуть в надоедливых чередованиях падений и взлетов, и проводят, хорошо если не на авось, жирную линию к конечной точке. Да, предмет получается похожим, на первый взгляд даже не отличить, и это не так уж мало – а в моем случае, может статься, достаточно вполне, ведь слова тут как тут, можно сразу назвать два имени собственных, город М. и Юлиан, что куда надежнее любых нарицательных, которыми по большей части только и приходится пробавляться, а порядок этих собственных, если даже я и ошибся, можно поменять впоследствии. О Юлиане впрочем позже, все еще чересчур будоражит кровь, а город М. – отчего же, вот он вокруг меня, даже и приближающее спрямление может не понадобиться, разве только от лени. Но я – нет, я не ленив.
Задумавшись, я свернул с проспекта, подчиняясь разветвлению, вдруг направившему мою машину в хитроумный разворот, и теперь кружил в мелких поперечных улицах, щеголяющих разнообразием вывесок, магазинов, кафе и баров – то заполненных людьми, то откровенно полупустых. Кое-где проехать было непросто из-за автомобилей, припаркованных с обеих сторон, и я совсем сбросил скорость, пробираясь осторожно, как в густом механическом лесу.
Мысли вновь замельтешили взбудораженно, словно разбуженные очередной загадкой. Здесь легко заплутать всерьез, думалось мне, заплутать и остаться с городскими призраками наедине, чувствуя, как их тени скользят по твоей одежде, выныривая из арок и переулков и скрываясь снова, так что и не успеешь рассмотреть. С ними можно было бы потягаться – как-нибудь на досуге, когда голова еще занята хлопотами уходящего дня, или хоть сейчас, когда нет еще никаких хлопот, но азарт уже бежит вдоль спины чуткой щекоткой. Я будто набрался новых сил и ощутил воздух на вкус, взяв чуть заметный след, как хорошо натасканная гончая. Город М. окутывал своей магией, едва ли различимой каждым или любым, но ведь я-то не каждый и не любой. Стало ясно вдруг: тут все взаправду, просто не может быть по-другому, хоть доказательств и нет ни одного, а ощущения теряют власть, если их неосторожно высказать вслух. Тем не менее, убежденность росла, с ней нельзя было спорить, а сзади будто выросли крылья – или крылья появились у моей машины. За каждым углом скрывался либо союзник, либо явный враг, моя тайная жертва. Приходилось даже сдерживать себя, чтобы не поддаться дурману и не наделать глупостей просто из желания сделать хоть что-то – я подумал о сигарете, которая была бы очень кстати, потом вспомнил, что последняя пачка давно пуста, и стал высматривать табачную лавку.
Лавка попалась на следующем же углу. Я купил сигарет и, помедлив, зашел в распахнутую дверь кафе по соседству, предвкушая горячий шоколад или, по крайней мере, сладкий кофе с молоком, но внутри ждало разочарование. Пожилой официант известил уныло, но твердо, что из горячих напитков имеется лишь чай, и замер, сложив руки на животе, будто готовый к побоям и унижениям, которые не заставят его отступить ни на шаг. Я кивнул равнодушно, с неприязнью зацепив глазом дешевый перстень из дутого золота на его безымянном пальце. Официант еще раз скорбно глянул, раскрыл блокнот, черкнул что-то туда и удалился, сгорбившись и опустив плечи.
В ожидании чая я закурил и стал разглядывать посетителей. Их было немного – невзрачных людишек, интерес из которых представлял лишь мужичонка лет сорока в мятой одежде, с всклокоченными волосами и двухдневной щетиной на щеках, но с удивительным взглядом, полным ясной печали, пробивающимся из-под густых бровей. Заметив мое разглядывание, он кивнул мне и улыбнулся открыто, от чего лицо его, хоть и покрывшись морщинами, помолодело лет на десять, а глаза, напротив, стали вдруг куда старше, и печаль в них исчезла, уступив место покорной тоске. Меня поразила перемена, и я отвернулся поскорее, лишь чуть-чуть кивнув в ответ, но тот, поерзав немного, вдруг встал и направился ко мне.
Это было ни к чему и вовсе не входило в мои планы. Я выругал себя с досадой, подумав, что придется уйти, не дождавшись чая, но незнакомец не сделал попытки присесть и завязать беседу. Смиренно попросив сигарету и получив ее, он вдруг достал из недр своего плаща маленькую гармошку, отошел на два шага и, отвернувшись в сторону, заиграл на ней отрывок из чего-то торжественного и незнакомого мне – неожиданно сильно и чисто, разом наполнив помещение рыдающими скрипками, так что даже воздух зазвенел, казалось, со стен облетела копоть, а тусклые светильники под потолком обратились сверкающей хрустальной люстрой. У меня закружилась голова, но все кончилось в одно мгновение – сыграв несколько фраз, он остановился так же внезапно, как начал, отрывисто и коротко склонил голову и пошел к своему месту. Кто-то засмеялся, кто-то сделал несколько шутовских хлопков. Вообще, к нему тут видимо давно привыкли, и эпизод никого не удивил. Я же чувствовал странную неловкость и старался больше не смотреть на него, торопясь докурить и отпивая маленькими глотками горячий и почти безвкусный чай, который как-то незаметно оказался у меня на столе.
