Впрочем, от выполнения своих обязанностей меня это, конечно, не освободит. Нечего и мечтать.
Я слегка привстал на носках и потянулся к горизонту всем телом. У тех, кто наблюдал за мной со стороны, наверняка должно было сложиться впечатление, словно я и в самом деле пытаюсь понюхать горизонт, тянусь к нему носом.
Если бы…
Боль не торопилась. Очевидно, она знала, что я никуда от нее не денусь. Пока еще был зуд, да и то не очень сильный. Словно у меня по коже бегало несколько муравьев. Это было неприятно, но все же вполне терпимо.
Легкий зуд и ощущение маленьких лапок, бегающих по коже. А окружающий мир медленно, но неотвратимо изменялся, утрачивал какие-то тени и оттенки, превращался в плоскую картинку.
Вот она на какое-то мгновение застыла, зафиксировалась и вдруг, как и раньше, неожиданно изогнулась сначала в одной плоскости, потом в другой. Быстро, неестественно быстро, отпечаток окружающего мира, за пределами которого была лишь серая, бесконечная пустота, стал сворачиваться, словно огромное поздравительное письмо, складываемое невидимыми руками, для того чтобы его можно было засунуть в конверт. Раз… еще раз… и еще…
Но четвертого раза не получилось. Невидимые руки, совершили ошибку, и плоский отпечаток мира вдруг снова стал разворачиваться, метнувся ко мне, ударил в лицо, опутал тело…
Вокруг меня снова был трехмерный мир: Вот только теперь он являлся другим. Не существовало никакого марева, и я ясно увидел все окружающее пространство вплоть до оказавшегося почему-то невообразимо далеким горизонта, увидел берег и находящуюся на удалении от него дальше парочку островов, до сей поры скрывавшихся за пеленой, наконец-то прекратившей; существование, бесследно растворившейся. Но главное было все-таки не в них. Кроме четких очертаний берега и этих двух островов, я увидел кучку красных, похожих на оспины точек, расположившихся на одном из островков. Некоторые из этих точек двигались, и довольно шустро, а другие были неподвижны. И конечно, я знал, что это такое. Если точнее, то — кто. Поскольку на самом деле там, в обычном мире, эти точки были желтыми. Живыми, настоящими существами, готовящимися пересечь отделяющее их островок от нашего берега пространство и попытаться незаметно высадиться на побережье, на нашу землю.
Когда?
Ну, этого я сказать не мог. Я же не святой дух. А вот попытаться это приблизительно определить по каким-то признакам я был в состоянии. По каким? Ну, например, можно посмотреть на лодки. Много ли их? Как далеко они находятся от берега? Как близко к ним расположились люди?
Хм…. лодки. Небольшие, но вместительные, отштампованные из вибропластика дешевки, годящиеся лишь на то, чтобы с их помощью добраться до берега. Они лежали на песке, довольно далеко от воды, а желтые находились от них на вполне достаточном расстоянии. И это, очевидно, означало, что по крайней мере сегодня высаживаться они не собираются.
Может быть, это просто какая-то хитрость? Однако откуда они могут знать о том, что за ними кто-то наблюдает? Такие, как я, попадаются редко. Если точнее, то я еще до сих пор не встречал ни одного нестандарта с такими же, как у меня, способностями — и не только не встречал, но и ничего ни о ком подобном не слышал.
Да, так вот… Обычные радары, конечно, показывают достаточно крупные объекты, но такие небольшие группы людей обнаружить не в состоянии. И значит, желтые не могут знать, что за ними наблюдают.
И вообще пора заканчивать. Еще немного — и мне станет плохо.
Если точнее, то мне уже было плохо.
Количество муравьев, бегающих по моей коже, увеличилось неизмеримо. Да и лапки их вызывали не просто зуд, они казались тоненькими раскаленными проволочками, безжалостно ранящими мою кожу. Но я еще держался — видимо, в силу привычки.
Я еще держался и все никак не хотел уходить в нормальный мир, поскольку вдруг осознал, насколько им, этим желтым, там на островке должно быть плохо. И мне все хотелось каким-то образом определить, что они чувствуют, проверить свои догадки.
Конечно, до сего момента мне этого не удавалось. Но я ведь толком и не пробовал. А что, если получится?
И мне даже на какое-то мгновение показалось, что так и выходит, я вроде бы ощутил некий исходящий от них запах, запах нерадостных мыслей, неуверенности и странной, робкой надежды.
Да нет, вранье, никакой надеждой от них не пахло. Откуда ей было взяться, если единственное реальное для них на данный момент будущее простирается лишь до того момента, как они, переплыв в своих дешевых штампованных лодчонках отделяющую их от нашего берега воду, наконец-то на него высадятся и погибнут под нашими пулями?
Боль стала почти нестерпимой, но я все еще медлил, все еще пытался удержаться на грани, надеясь почувствовать, что мне все это не привиделось, доказать себе реальность некоей исходящей от желтых тоски и осознание своей обреченности, сквозь которое все же пробивалась надежда на немыслимую удачу.
Удачу?
Ну-у-у… если честно, то какие-то основания для нее были.
Время от времени кому-то из жителей моря все же удавалось прорваться сквозь заслоны и уйти в глубь нашего острова, уйти, проскользнуть в Нижний город, даже осесть в нем на постоянное жительство. Но только не у нас. Мы несли свою службу как надо. Может, где-нибудь у болотников…
Время!
Оно уходило, и с каждой секундой боль становилась все сильнее. Она уже мешала четко видеть окружающий мир.
Я стал уходить, возвращаться, но все же, прежде чем процесс пошел в обратную сторону, успел даже взглянуть на наш берег, попытался присмотретъся к пятнышкам валявшихся возле воды трупов желтых. С убитыми более суток назад все было и так ясно. Они все были тусклого серого цвета. А вот со свеженькими… Это была еще одна моя надежда. Мне казалось, что в один прекрасный день я сумею отличить труп менее чем суточной давности от живого, только притворяющегося им человека: Если подобное мне удастся, то потрошильщики почувствуют себя гораздо спокойнее. Исчезнет опасность, что кто-то из желтых вдруг «оживет» и попытается одного из них убить. Если я сумею на расстоянии определять, кто из желтых только прикидывается мертвым, потрошение превратится в обычную прогулку.
Ничего у меня не вышло и тут. Точки, являющиеся свежими трупами, были примерно такого же цвета, как и у живых людей. И никаких исходящих от них эмоций или чувств я не ощутил.
Как обычно — ничего. И это в очередной раз нанесло удар по моим надеждам, но не добило их, даже не нанесло им ощутимого вреда.
Я прекрасно знал, что в следующий раз сделаю еще одну попытку. А если она снова окажется неудачной, то будет ведь новый, подходящий случай. Вообще, как говорится, блаженны верующие.
