— Ты не на меня, на крючья зырь! — рыкнул мужик. Сергей вздрогнул.
Что ж это? Опять кошмар?! Где Кольский залив? Где конопатый Венька? Почему все вокруг знакомо и привычно — и скалы Мотки на юге, и сердитый Данила Суржин — хозяин шняки, и мерно скрипящие уключинами братья Федосеевы? А кто я сам? Сергей или этот, как его… Тимша? Тимофей Шабанов!
Шабанов?! Предок что ли? Упоминание фамилии прочистило разум не хуже ядреной горчицы. Сквозь угрюмые моткинские скалы прозрачной тенью проявился растянувшийся вдоль залива Мурманск. Сергей невольно посунулся навстречу… и заорал от пронзившей ладонь боли.
— Табань! — в тот же миг взревел над ухом суржинский бас, в борт, отрубив поводок впившегося в ладонь крючка, врезался бритвенно отточенный тесак.
Взбурлила под ударившими в противоход веслами вода, шняка остановилась. Видение Мурманска заколебалось и растаяло. Остались море, засевший в ладони крючок… и разъяренный Суржин.
— Ты что творишь, растяпа?! — громыхал хозяин шняки, медведем нависнув над побелевшим от испуга и боли Шабановым. — Без руки остаться захотел? Что я Агафье скажу? Твой сынок, Шабаниха, сам себя на тресковый корм пустил? Клади ладонь на борт! Клади, говорю!
Шабанов не слушал — нянчил прижатую к груди ладонь.
— Эй, Иван, Тихон! Ну-тко подсобите!
Плечи Шабанова стиснули железные объятья одного из Федосеевых. Второй легко, не замечая сопротивления, прижал к планширю серегину ладонь. Скрипнул, рассадив кожу зажатый в кулаке Суржина тесак — Сергей взвизгнул. Оглушительно — кружившие над шнякой чайки всполошено метнулись прочь… обманчиво-неуклюжие пальцы Суржина даже не дрогнули. Одно уверенное движение, повторный серегин взвизг, и крючок отпустил добычу.
Хлынула кровь. Суржин скривился, выпростал из портов подол рубахи. Взмах тесака отхватил широкую полосу.
— На, перетяни руку-то, — буркнул помор, подавая расшитую цветным узорочьем ткань.
— Почто рубаху спортил? — глупо спросил Шабанов.
— Старая была, — отмахнулся хозяин шняки… на хмурой физиономии на миг мелькнула усмешка. — Ничо, буду в Умбе — с твоей матери новую стребую… али взамен побеседовать напрошусь.
Федосеевы заржали — поморская молодежь вместо принятых в Московии гулянок предпочитала встречаться в теплых домах летом-то все на промысле, а северные зимы к гулянкам не располагают. Конечно, «беседовали» под присмотром зорко бдящих за соблюдением приличий бабок… но… Ох уж это «но»!
Сергей… нет, на сей раз Тимша, покраснел, набычившись глянул на Суржина…
«Может и стоило бы…» — неожиданно мелькнуло в голове. — «Мать-от пятый год в бобылках — с тех пор, как отец с Груманта не вернулся… а Суржин хозяин справный…»
— Беседник нашелся! — на всякий случай буркнул Тимша, перевязывая распоротую ладонь.
Суржин хмыкнул еще раз и посерьезнел.
— Все! Хватит лясы точить — у нас еще половина тюков на борту. Пшел вон, растяпа! Иван! Цепляй наживку, Тихон с веслами и один справится.
Еще бы не справился — косая сажень в плечах! — Шабанов ревниво покосился на свои и шмыгнул носом — из Тихона троих таких выкроить…
Иван молча пересел, широкая ладонь черпнула забортной воды, плеснула на планширь… Порозовевшая вода стекла в шняку, за борт не пролилось ни капли. Сергей недоуменно пожал плечами — ритуал наверное…
Снова разматывается тюк… Ярус — тридцать тюков, один тюк — четыреста шагов… Даже если половина снаряжена, все равно надолго затянет… рука еще ноет, хоть волком вой! И горит, ровно в костер сунул!
Примостившийся в сторонке — чтобы не мешаться, — Шабанов украдкой покосился на Суржина… ладонь тишком нырнула за борт… Попавшая в рану соленая вода защипала так, что на глаза навернулись слезы — Сергей закусил губу, чтобы не вскрикнуть… затем холод приглушил боль, принеся долгожданное облегчение.
«Нельзя так», — шевельнулось в глубине сознания. «Акулы кровь учуют!»
Сергей мгновенно выдернул руку из воды, сунул за пазуху. «Какие акулы? Сроду, кроме сельдевок, ничего в Баренцухе не водилось», — успокоил он себя, но от борта отсел.
«Кто я? Где? Когда? — вопросы перли скопом, сталкивались, пихали друг друга. — Кто такой Тимофей Шабанов? Почему в голову лезет?» Ответов не находилось…
«…и леший с ответами. Не до них.» Руку дергает болью, ровно жилы бес теребит. Шабанов кривится, нетерпеливо смотрит на оставшиеся тюки. «Еще два. Скорей бы уж к берегу… там изба натоплена, зуйки[4] каши наварили…»
Мысли путались, Шабанов не различал, где кончаются тимшины и начинаются сергеевы. Ни в бред, ни в кошмар не верилось — в кошмаре от боли слезы на глаза не наворачиваются. Впрочем, от Тимши разве что воспоминаний чуть-чуть, да говор старинный… Сергей он. Сергей!
Рядом со шнякой, распоров волну косым плавником, пронеслась серо-стальная торпеда. Хрустнуло, разлетаясь на щепки попавшее в акулью пасть весло. Вывернувшийся из рук валек ударил Тихона в грудь, бросил на дно шняки. К небу нелепо взметнулись обутые в бахилы ноги.
— Акулы! — охнул Иван, отпрянув от борта. В руку Суржина сам собой прыгнул тесак. Глаза напряженно буровили водную глубь.
— Коли на борт выметнется, — хрипло приказал он, — к другому кидайтесь — откренивать. Опружит шняку — никому не жить!
— Знаем, — буркнул Тихон.
«Опружит? — не сразу понял Сергей. — А-а, перевернет! Это да… Тогда уж точно — на корм…» В душе, холодным склизким червяком, зашевелился страх. Что теперь? Сидеть и ждать, сожрут или нет? В скользнувшую по обшивке ладонь ткнулось гладкое круглое древко.
«Это еще что? Багор?! Хар-рошая штука — багор!» Сергей сжал древко здоровой рукой и поднялся. Страх исчез, сменившись невесть откуда взявшимся азартом. «Не кошмар? Все по правде, да?! Проверим. Акулами меня пугать…»
Шабанов оперся коленом на борт. Распоротая крючком ладонь снова нырнула за борт.
— Что делаешь, олух? — взвыли за спиной… Сергей даже не обернулся.
«Ну где ты, стерва? Где?» — билось в мозгу.
Акула вынырнула из-под днища, внезапно и резко. Медвежьим капканом клацнули челюсти, и тварь скрылась из вида.
— Ку-уда?! — бешено гаркнул Сергей. Окровавленная тряпка зашлепала по воде.
Острый спинной плавник разрезал волну в полусотне метров от шняки. Акула разгонялась, на сей раз не собираясь упускать добычу.
— Опружит! Ей-богу опружит! — запричитал кто-то из Федосеевых.
У самого борта акула повернулась боком, взмыла над водой, опираясь на хвостовой плавник. Налитое хищной силой тело упруго изогнулось, готовое обрушиться на шняку… Сергей вскочил. С яростным ревом. Сейчас он расквитается! За все — за кошмары идиотские, за Воробья поганого… за хорошее, плохое и за три года вперед!
