Я привык к тому, что в начале расследования возникают ложные следственные ходы, и нужно их вовремя распознать. В этом деле следственных ходов было столько, что и без распознавания было ясно, что все — ложные. Не понимаешь? Объясняю. Если возникает шесть версий, то пять из них наверняка ложные, а у шестой есть достаточно высокий шанс оправдаться. Остается выбор — какая. А если версий триста девяносто шесть, то вероятнее всего неверны все, поскольку все до единой построены на недостаточных основаниях…
Честно скажу, меня рассуждение комиссара Бутлера не убедило. Но я-то рассуждал как капитан Гастингс, а Бутлер, согласитесь, в своем деле не уступает Пуаро. И все же… По-моему, вполне могли эти четверо убить бедного Кацора и чашки вымыть. Нет, не из за предательства — Бог ты мой, если бы членов кнессета убивали из-за того, что они перебегают к оппозиции или, наоборот, к коалиции, так все сто двадцать депутатов давно покоились бы на горе Герцля. И не возникло бы вопроса — кто убил. Все убили бы всех. Так я думаю. Причина была иной. И четверо ее знали. А мой сосед Бутлер со всеми своими полицейскими компьютерами — не знал. Вот и все.
Естественно, я высказал свое мнение Роману и тут же получил полный афронт: Бутлер напомнил, что версия коллективного убийства была одной из первых, и отбросили ее именно по причине полной неуязвимости. Никакого парадокса: если эти господа действительно имели веские основания убрать Кацора, стали бы они привлекать внимание к себе? А что произошло на вилле, если не привлечение всеобщего внимания? Ведь никого, кроме них, там не было. Господи, да наняли бы киллера, который подложил бы в «тойоту-электро» Кацора бомбу, и бомба взорвалась бы, когда депутат поднимал машину с площадки… В приличных странах так и поступают. Вот в Италии в прошлом месяце… А у нас все не как у людей.
— К вечеру, — продолжал свой рассказ Роман, — следствие зашло в полный тупик. Во-первых, экспертиза выяснила, что яд обязан был находиться в чашке, из которой пил Кацор, поскольку действие яда началось в тот момент, когда депутат сделал глоток. Во-вторых, оказалось, что у каждого из гостей были свои причины ненавидеть Кацора. Свои — и нисколько не связанные с партийным предательством, о котором, кстати, никто из гостей действительно не знал заранее. Может, сам Кацор принял такое решение всего за несколько часов до гибели? Во всяком случае, не далее как вчера он говорил по видео с Хаей, отдыхавшей в Эйлате и сказал, что терпение его иссякло, с этими паиньками ему не по пути, а в партии Труда сидят еще большие дураки, и он завтра же выйдет из «Ликуда», а поскольку для организации нового движения времени уже не осталось, он пойдет в кнессет как независимый кандидат. Хая, жена его, по ее словам, отговаривала мужа от поспешных действий. Выспись, дорогой, подумай, я через три дня вернусь, подумаем вместе.
— Ты говорил, что у каждого из четверки были свои причины… — напомнил я.
— Да, причины для ненависти. Смотри. У Кудрина Кацор десять лет назад увел жену. История была романтическая, в свое время послужила причиной скандала, но со временем забылась, хотя раскопать ее не составило труда. Да, Хая была когда-то женой Кудрина, если ты не знал… Дальше. С Астлунгом Кацор в прошлом году пытался начать общее дело, не буду вдаваться в детали, оба вложили большие деньги, но фирма лопнула, и Астлунг имел основания подозревать, что напарник его надул, разорив фирму через подставное лицо и присвоив все деньги — больше миллиона шекелей. Ничего не было доказано, никакого криминала, но подозрения у Астлунга были, как мы выяснили. Что касается Офера, то, когда ЦАХАЛ усмирял палестинцев в Шхеме в 2002 году, оба служили в «Гивати», причем в одной роте. Армейская дружба, да? Но после армии они не встречались полтора десятилетия, пока их не свела политическая карьера. Почему, а? Мы выяснили
— во время атаки Кацор не прикрыл Офера от пулеметного огня, испугался. Мог сделать, это мы тоже выяснили, мог, но не сделал. Офера ранило, два месяца он лежал в госпитале… Что может быть хуже в армии?.. С Полански не так понятно, но, возможно, у них была стычка, когда во время прошлых выборов оба претендовали на запасное место в партийном списке. Причем для Полански было просто жизненно важно пройти — он ведь политик по призванию, он, я бы сказал, помешан на политике, в то время как… Короче говоря, Полански Кацора терпеть не мог.
— Тоже мне, повод для убийства, — пробормотал я.
— Согласен. Хотя, с другой стороны, люди убивали и по меньшим поводам… Но все это неважно. Никто из них не мог подложить яд в чашку Кацора, ни у кого при себе не было ни яда, ничего подозрительного вообще. Между тем, во время предыдущих встреч каждый имел куда больше возможностей дать Кацору цианид, но не сделал этого…
— Значит, остается версия самоубийства, — сказал я, — и нужно было искать причины. Может быть, он…
— Не перечисляй, — поднял руки Бутлер. — Наверняка, если начну перечислять я, то назову такие причины, которые тебе в голову не придут.
— Не сомневаюсь, — согласился я.
— К этой мысли мы все пришли через сорок восемь часов после смерти Шая, когда тело его уже было предано земле при большом стечении народа — даже палестинские лидеры изволили почтить… Причины самоубийства, кстати, все мы, включая компьютер, признали слабыми и сделали вывод, что нужно получше покопаться в прошлом Кацора… С такой мыслью я и отправился к себе домой, чтобы впервые за двое суток выспаться в своей постели. И вот, когда я уже засыпал, ну, тебе известно это состояние, переход от яви ко сну, всплывает в сознании разное… Я вспомнил одну фразу, сказанную депутатом Кудриным.
— Какую фразу? — спросил я минуту спустя, потому что комиссар неожиданно замолчал, погрузившись в воспоминания.
— Вот что удивительно, — тихо сказал Бутлер. — Мы иногда думаем, что компьютеры умнее нас — только потому, что они быстрее перебирают варианты. Ведь фраза эта была в протоколе и, следовательно, в памяти компьютера…
— Какая фраза? — повторил я.
Шли третьи сутки после смерти Шая Кацора, когда комиссар Бутлер позвонил секретарю премьер-министра Меира Садэ и спросил, сможет ли патрон принять его и еще нескольких человек сегодня… ну, скажем, в семь вечера. Через минуту на экране появился сам господин Садэ:
— Господин комиссар, — сказал премьер-министр, — не могу ли я ответить на вопросы по видео? Ведь ты хочешь что-то узнать в связи с делом покойного Кацора, я прав? Видишь ли, у меня просто нет ни минуты…
— Я понимаю все, господин премьер-министр, — твердо сказал Бутлер. — Но я не имею права задавать вопросы по видео. Я отниму не больше десяти минут.
