Хотя, милая моя Ева, я знаю и другую сторону этой затеи. Если говорить честно, я не склонен потакать твоему глупому комплексу по поводу искусственности твоего происхождения и неуемной жажде «очеловечиться»… Да, этот повод мне кажется недостойным, однако, затея, повторяю, ужас, как хороша.
Иногда, правда, меня начинает мучить мысль, что главной целью нашего расставания сразу после лечения в лабораториях «Intelligent Australian Robots» является твое желание в последний раз перед свадьбой кометой промчаться по миру, отсекая лишние хвосты, обрезая веревки и соскребая наросты былой жизни. Мнится мне, что ты непрерывно встречаешься со своими прежними любовниками и напоследок трахаешься с ними, сообщая о своем решении покинуть траекторию свободного девичьего полета и добровольно отправиться в мою тесную клеть…
Но я тут же одергиваю себя мыслью, что глупо ревновать не только к прошлому, но и к настоящему, если оно вершится во имя нашего будущего непрерывного счастья. Как там эррекциометр? Чувствуешь? Он вообще, позволяет тебе есть? Ты не худеешь? Впрочем, глупости. Я опять забыл обо всех удобствах, связанных с тем, что ты – роботесса.
О себе. Безделье (каникулы, которые я сам же себе и объявил) заставляет меня искать наиболее эффективные способы тратить деньги, коих у меня нынче немеряно. КОЛБАШУСЬ.
Колбасится и ликует весь народ,
В руки палочки кленовые берет…
(Вторая строчка – из репертуара моего дедушки.) Все мои сегодняшние друзья – отъявленные колбасоиды. Правда, в слове «колбаситься» есть какой-то чересчур плотский оттенок. Ведь колбаса производится из мяса мертвых животных и имеет вызывающую форму. Потому между собою мы чаще называем наше занятие «апелсинием». Бесповоротный позитив, не правда ли? И мы не только апельсинимся сами, но и радостно апельсиним друг друга. Не пойми меня превратно.
Давеча… Как приятно написать это слово – «давеча». Такого не скажешь в устной речи, пусть даже и по стерео, не напишешь в электронном письме… Так вот, давеча я и стайка колбасоидов – поклонников «RSSS» – решили отправиться на Тибет. И не то, чтобы им было там что-то нужно (я – дело другое, но об этом – позже), скорее даже наоборот, именно отсутствие всякой нужды и сделало это место таким для них привлекательным.
Были ли вы когда-нибудь на Тибете, дорогая? Видели ли этот закат? Если видели, вас не должно больше удивлять то, что эти горы названы «Крышей мира». Если не были, я расскажу вам. Потом.
Сперва мы летели поездом. И, хотя слово «сопки» явно требует рифмы «попки», красота открывающихся из окна пейзажей подавляла игривость нашего настроения. На харбинском перроне к нам подошел китайский продавец-лотошник. На лотке его лежали крайне неаппетитные кучки чего-то серо-землистого.
– Что это?! – воскликнул один из моих сопровождающих, назовем его «Колбасоид Икс».
– Конфетюр, – отозвался китаец-продавец с сильным акцентом.
В беседу, бросая в рот сухарики и запивая их пивом, вступил другой мой спутник, назовем которого «Колбасоид Игрек»:
– Вообще-то я слыву молчуном, однако, теперь не могу не сказать вам, милейший монголоид, что конфетюр выглядит совсем по-другому в связи с тем, что способ его приготовления предусматривает длительное переваривание плодов или ягод тех или иных растений в сахарном сиропе, что делает цвет конечного продукта коричневым, разной степени насыщенности, от глубокого, почти черного, смолянистого до… – он говорил все это, не прерываясь на вздох, потому, дойдя до этого места, окончательно сдулся, ноги его подкосились, и, потеряв сознание, он рухнул лицом на перрон.
Продавец моргнул узкими до отсутствия глазами.
– Носильщики! – позвал я истерически.
Передо мною выросли два дюжих уйгура.
– Вы – носильщики? – уточнил я.
– Ез, ви ду, – согласились они. – Мала-мала так.
– Занесите, – указал я на тело, а затем обратился к персонажу, которого мы условились называть «Колбасоид Икс»: – А вы что скажете, милейший? Конфетюр ли это?
– Ни в коем случае, – отозвался тот. – И вообще, вряд ли это что-то съедобное. Однако, человек, продающий ЭТО, явно и не догадывается о том, иначе, разве смог бы он заниматься своим делом? Таким образом, если мы откроем ему глаза, он потеряет работу. Стоит ли его разочаровывать?
– Не будем его разочаровывать, – согласился я и купил весь лоток.
Свет мой, Евушка, зачем я все это пишу тебе? Никто кроме меня не смог бы ответить на этот вопрос. Да и я тоже. Может быть, для того, чтобы в такой извращенной форме еще раз объясниться тебе в любви? А надо? Как ты думаешь, у меня получилось?
Все говорят, что я маньяк,
Мой член сияет, как маяк!
Как там эррекциометр, еще не болит? Смажь его медом, ежели воспалится. Может быть, это вовсе не то, о чем ты думаешь, а наибанальнейшая ангина?.. Смажь и прочие свои приспособления, отверстия, колесики и шестеренки, ты ведь, все-таки, механизм.
Так вот, вернувшись в вагон и выбросив содержимое лотка в ящик для мусора, мы убедились в том, что колбасоид Игрек уже совсем плох и состоянием, и цветом. Впрочем, все его состояние – знакомство со мной, а вот цвет автономен.
– Это от сухариков, – глядя на него, заметил колбасоид Икс.
– Да? – удивился никому не ведомый доселе колбасоид Зет. – Прежде он никогда не называл свою фамилию. Игрек Отсухариков. Звучит обнадеживающе. – И обратился непосредственно к пострадавшему: – Отсухариков, плохо?
– Даже если он погибнет и сгниет, – отозвался вместо него колбасоид Икс, – отцу хариков будет не так худо, как самим харикам. Однако заметьте, он розовеет. А розовое, как правило, живое.
… Так, о свет очей моих, мы и летели над рельсами железной дороги без всяких приключений почти до самого Тибета. Хотя лично я, моя дорогая, предпочел бы это название в первом лице…
Да. Тибет. Вам приходилось видеть полотна старинного художника Рериха? В них столько света, столько поэзии… На самом деле и света, и поэзии на Тибете значительно больше. Но об этом – потом.
Душа моя, роботесса Евушка. Думаю, ты заметила не только то, сколь различен я в обществе разных людей, но и то, что именно с тобой я до чрезвычайности симпатичен и весьма естественен, соответственно и пишу я тебе легко и мило. Все дело в том, что общение с тобой, непосредственное ли, или же письменное, происходит только потому, что я этого хочу, а с другими меня связывает какая-либо необходимость. Люди обязательно входят между собой в отношения взаимозависимости. Может быть, потому-то мне и нравится так, что ты – машина?
