— А причина, вы узнали причину?
— А как же! Во всяком случае, у нас есть сильные подозрения. Играя пролетарскими фигурами, каждый игрок испытывал сонливость. Есть предположения, что фигуры обработаны каким-то особым способом, скорее всего, с помощью краски или красителя, с тем чтобы вызвать этот эффект при обращении с ними. Весьма вероятно, что эти шахматные фигуры — происки империалистов с целью породить неуверенность и страх в нашей славной Народной Республике.
Мы отыщем этого предателя Томова, если он вообще существует. Его доставят из Рыбинска. Тем временем из Сталинграда прибудет Петроев. Петроев, который побеждал самых именитых иностранцев на турнирах в Лондоне и Париже, опробует ваши шахматы. Его мастерство настолько высоко, что его не одолеет никакая сонливость, как бы злодейски ее не напустили на него. Он непременно победит, играя крестьянскими фигурами.
Дома в Рыбинске, Томов нисколько не удивился, что поедет в Москву. Правда, ему показалось странным, что послание ему привезли два представителя тайной полиции и что отправляться надо немедленно, в тот же самый вечер. Озабоченность, вызванная этим фактом, лишила его большей части радости от победы на конкурсе. (В том, что он победил, он нисколько не сомневался, иначе бы зачем эта поездка в Москву?) Томов не удивился даже на суде, где узнал, что он — предатель и шпион, и что все это каким-то образом связано с его шахматным набором, хотя никто и не подумал сообщить ему, например, о «яде» в краске, которой были окрашены пролетарские фигуры. Между попытками понять, что же такое происходит, для удивления просто не оставалось места. Однако, когда служители унесли его тело от пробитой пулями стены, на мертвом лице Томова отразилось-таки выражение удивления.
На другой день в Москву прибыл Петроев, чемпион по шахматам. Когда Петроев и крестьянские фигуры, играя в присутствии нескольких членов политбюро, проиграли поочередно всем до единого из пяти местных экспертов (Доновичу, Досьеву и десятилетнему сыну Доновича), пришлось прибегнуть к поискам окончательного подтверждения. А искать его надо было хотя бы потому, что по городу уже поползли всевозможные слухи. Тихо, но довольно широко, в магазинах, в гаражах, на улицах люди сдержанно задавали осмотрительные вопросы о проигрывающих пролетарских шахматных фигурах. Казалось, дело уже получило настолько широкую огласку, что его не уладишь, предприняв несколько быстрых решительных шагов с наступлением темноты. Столкнувшись с перспективой чистки по всей Москве, а то и за ее пределами, руководство понимало, что нужны какие-то другие меры.
Из химлаборатории поступили данные анализа:
«Кроме обычных химических элементов, содержащихся в красителях (вне всякого сомнения украденных с шерстяной Фабрики в Рыбинске), никаких других в этих деревянных фигурках не обнаружено. Одни и те же красители, в идентичной комбинации расцветок, применялись для фигур обеих сторон. Несколько отличный внешний вид одной фигуры не объясняется каким-либо добавочным материалом, использованным при ее производстве, к тому же эта фигура не из тех, что подозреваются в отравлении».
На докладе химлаборатории стоял гриф «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО», его немедленно доставили на экстренное заседание Политбюро, чтобы представить товарищу Сталину и его ближайшим помощникам. Поскольку товарищу Сталину два дня нездоровилось, заседание пришлось отложить.
Товарищ Сталин выздоровел. Заседание состоялось. Пригласили Петроева. Кракову и Доновичу разрешили подождать за дверью, когда их вызовут дать показания. Поставили стол и два стула. Шахматные фигуры были расставлены на доске. Товарищ Сталин бросил вызов злу и сам уселся позади крестьянского короля. Другой стул занял единственный человек в Политбюро, искусный в военных маневрах, проштудировавший сражения Бонапарта, Цезаря и фон Клаузевица, из всех помощников лучше всех разбирающийся в шахматах. Его поспешно отозвали с одного зарубежного поста, поскольку он стал выказывать предпочтение западному образу жизни, что делало игру более пикантной и интересной.
Сталин двинул размахивающую серпом пешку. Мастер по шахматам? Только не он. Зато вождь с непоколебимой верой в крестьянский народ, представленный его шахматными фигурами, вождь с верой в принципы, ради которых он жил и за которые боролся, вождь, верящий, что он сильнее играющего против него помощника.
Какие бы музы, судьбы или боги ни наблюдали за шахматными партиями, в тот день они были глубоко оскорблены и наверняка содрогаются до сих пор. Возможно, за этой игрой наблюдал и дух Томова. Богиня правосудия, будучи не из тех, кто признает особую необходимость, вскоре отвела взор и притушила свою лампу, ибо вера вождя была непоколебима. Помощник, как он ни старался, не мог сделать ни одного мало-мальски приличного хода. Мальчишка Доновича завизжал бы от восторга при виде такой неумелости, но стол окружали только серьезные лица членов Политбюро. Через какой-нибудь десяток ходов погибла расфуфыренная королева, рядом с доской легли тщедушные кони-рыцари и претенциозные ладьи. На доске оставались только король, слоны и несколько разрозненных пешек.
Однако же это произошло. Все наблюдавшие и оба игрока затаили дыхание. Не сделать этот ход было бы невозможно. И вот слон переместился на одну клетку и по открытому проходу стал угрожать крестьянскому королю.
— Шах.
Возможно, это слово даже не произнесли вслух, до того был тих шепот. Однако же он долетел до каждого уха. И в наступившей затем тишине для каждого уха нашлось время расслышать тихие вопросы горожан.
Именно Сталин, вождь, взял на себя смелость пойти вперед, нарушить тишину. Слова вышли тихо, на долго сдерживаемом выдохе:
— Не мат.
Его кулак с грохотом опустился на доску, фигуры разлетелись во все стороны. Голос его зазвучал напыщенно, сильно и одновременно тихо:
— Шах, да. Но не мат!
Затем, по-прежнему оставаясь вождем, по-прежнему оставаясь человеком, который не лишился способности действовать, Сталин по одной собрал фигуры с пола, со стола, с доски. Подошел к камину, бросил их в огонь, подождал, пока они сгорят. С минуту или две он смотрел на дымок. Потом повернулся и снова заговорил, так же тихо:
— Выход всегда есть: сначала уменьем, потом хитростью, потом силой.
Одни поспешно вышли из комнаты, чтобы возвестить горожанам об очередной победе Сталина. Другие, уходившие последними, считали по-другому. Они видели, что в кулаке вождя по-прежнему зажат деревянный слон. Видели, как кулак сжимался все сильнее, пока не проступили вены и не побелела кожа. Они — те, что уходили последними, — видели, как суровая слеза скатилась по щеке вождя и зашипела в очаге.
