Провода. Провода. Провода.
На мраморной плите — выключателей стая, золотые тела и черные головки.
Почти готово — еще недолго — и все!
Смирнов улыбнулся счастливо… За океаном — Советская Социалистическая Республика. С.С.Р…
На черном цилиндре «Универсальных лучей» — те же буквы.
---
«Универсальные лучи» заменяют уголь.
«Универсальные лучи» заменяют нефть.
«Универсальные лучи» заменяют электричество.
«Универсальные лучи» — все.
---
Смирнов, весь в черном, спокойный и ясный (как цифра). Лишь в глазах — лихорадочный, знойный огонь.
Крохотный черный цилиндр «Универсальные лучи», на нем С.С.Р.
Глава 8
Портрет у Никельса
Каждый день, облетавший календарным листком, все крепче и крепче спаивал дружбу Никельса с взлохмаченным Джо.
Джо частенько забегал на автомобильный завод и, забившись куда-нибудь в уголок, наблюдал, как Никельс возился над скелетами различных машин, а к ночи, когда город истекал электрическим светом и долларами, Джо сидел в комнатке Никельса (переулок, дом высокий, темный, куда и солнце не хотело заглянуть). Раньше книги только в зеркальных витринах и в руках мечтательных лэди на бульварах и в парках, теперь этажерка доброго Никельса с обложками разных изданий.
И Джо читал.
За страницей страницу глотал и каждое слово, упадая на дно зачарованных глаз, там оставалось.
Никельс часто брал Джо к себе на колени и голосом тихим и нежным (так должно быть хорошие мамы в детстве) говорил о жизни, что мчалась бешеным темпом за грязными окнами.
И Джо постепенно (как учатся дети ходить… шаг… два… и упали) узнавал много прекрасных вещей.
Оказалось, — в каждой стране есть свои Крейсы, и для них миллионная армия блузников потеет на длинных и душных заводах, в коридорах глубоких копей.
К ним в карманы бессчетным потоком деньги текут.
В жизни у них — важный покой и удобные виллы, а в подвалах и в тесных каморках усталых рабочих — нищета.
Но недолго миллионерам кататься на собственных яхтах.
Скоро, скоро будет наше все: авто, небоскребы и виллы упитанных Крейсов. Так случилось в России, так будет у нас!
Джо умный, он знает теперь, чем скорее исчезнут джентельмэны с Бродвея, тем скорее он со всеми рабочими с автозавода станет жить в светлых, просторных небоскребах.
Дедушка, с гривой белых волос и добрыми, добрыми глазами (висит в железной рамке над кроватью Никельса)…
Зовет его Никельс — Марксом.
Странно почувствовать вместо привычной мягкой подушки под головою холодный камень. Странно и неприятно.
— Дженни! Дже-нни! Ко всем чертям… Почему вы не поднимаете шторы? Дже-е-еенни…
Но камень под головой оставался камнем, а Дженни предстала перед Ройтом в виде увесистого рыжего парня.
— Что вы орете, мистер?
— А-а-о!?!
— Я говорю, что вы, мистер, орете?
Ройт проявил сначала величайшую изумленность, а потом величайшую угнетенность (толстые стены и окно малюсенькое с решоткой).
— О, судьба, судьба! — мысленно воскликнул Ройт.
Судьба толстыми губами рыжего пария произнесла:
— Есть хотите! Советую! Потому, если вы намерены хранить вашу тайну, то у вас будет еще вдоволь времени поголодать.
Со скуки Ройт грустно констатировал перед глазами несколько красных кругов.
— Дело плохо. Принесите… И передайте вашему господину, что он… что он… мерзавец, насильник… ик!..
Ловкий, не слишком кстати, сильный удар напомнил Ройту, что молчание золото или во всяком случае — цельное ребро.
Ройт вздохнул и замолчал.
Глава 10
Джо при особом мнении
Желтые пятна фонарей бороздили мокрый асфальт.
Прыгали аршинные буквы назойливых реклам.
«Покупайте универсальные брюки».
«Только у нас ароматная паста».
И от ламп электрических (каждая в тысячу свеч) звезды на небе — не звезды.
Джо в уличном потоке — щепка. Из улицы в улицу с пачкой газет… «Ротшильд о спирте! Убийство артистки!»
И за день, проделав огромный путь из кармана в карман и обратно, мелкие деньги отдыхали в сумке у Джо.
Сколько ни кричал «Убийство артистки», два номера осталось.
— Один для меня, другой для Никельса (Никельс постоянный клиент).
У двери шикарного бара (ах, туда бы попасть покушать) в нише (на улице ветер и дождик) устроился Джо отдохнуть. Из кармана черствую булку, в руку газету.
На улице дождик.
В баре тепло и уютно (часто хлопали дверьми, и слышно, как плачет оркестр).
Но Джо привык к холодному ветру, черствой булке (помнит дни без нее) и к побоям злых полисмэнов.
— Посмотрим, что пишет сегодня «Трибуна» (начать с передовой — кончить рекламой, а не наоборот, так учил Никельс).
— Так… так… Гм… О-о! Что-то о Ройте…
«…Как нам сообщили, инженер Ройт не убит, а проживает за границей. Приводим ниже телеграмму нашего парижского корреспондента (здорово! Джо каждый день встречает на улице „парижского корреспондента“ — ловкий парень):
— Ройт жив Париже сообщил
удрал жены семейного ада.
Редакция, не обращая внимания на затраты, впервые помещает портрет жертвы семейных неурядиц — инженера Ройта…»
На Джо хмуро посмотрело лицо Ройта, старательно испорченное цинкографией, но все-таки чертовски знакомы выпуклые глаза, большой рот, расплывшийся в веселую улыбку.
Где-то он видел этого Ройта?
(На улице — дождик, в баре — крики, оркестр и драка…)
В мозгу, наполненном новыми словами (Никельса книги), проплывали один за другим дни — облетевшие календарным листком… А-а… Вспомнил: на углу улицы… Днем… Авто… Негр… Джентельмэн в цилиндре… И Ройт… (То же лицо, что на снимке, только злое…)
Почему Париж и семейный очаг?
Джо думал…
На улице — дождик.
В баре — оркестр и вкусные вещи.
---
Джо старательно мерит шагами асфальт. Джо озабочен. Сегодня деловой день.
Программа: Никельс — газеты — шайка.
Даже огромный плакат с именем Чаплина не заставил его остановиться.
…Нельзя. Джо занят.
А-а-а… У банка авто и шоффер шоколадного цвета напомнили Ройта… Тот самый… Прыжок, и Джо у авто.
— Мистер?..
— А… (на черном лице, белки от газеты к Джо)?
— Чье это авто?
— Мистера Крейса.
