Что с ним и почему такое происходит, никто не знал, а близкие никому не говорили.
В начале девяностых дядя Миша погиб. Убили его. Битами насмерть забили. Олег мне как-то рассказывал. Тихомиров, возвращаясь откуда-то, вступился за парня, которого трясли пятеро качков. Время такое было. Всегда находился кто-то, что считал себя круче всех и что все ему должны. Дядя Миша был в своём обычном состоянии – только-только стоял на ногах. Он остановился и потребовал отпустить парня, и был грубо послан. Это оказалось последней каплей. Тихомиров шагнул, и рэкетиры разлетелись в разные стороны. Парень сразу убежал, а качки поднялись, выхватили из рядом стоящей машины биты и кинулись на Тихомирова…
На похоронах народ удивился, когда вынесли гроб с телом. Михаил Аркадьевич был в военной парадной форме, на плечах капитанские погоны. А на красных подушечках вынесли награды. Много наград, причем боевых. Никто никогда не видел его в форме, и никто не знал, что Михаил Аркадьевич воевал. И где воевал. В сорок пятом году ему только одиннадцать лет было. Да мало ли где…
Мне было жалко этого человека. Что-то поломало ему судьбу, отчего переклинило в голове, и он заливал своё горе. Как множество других, таких же…
Но это когда ещё произойдёт? А сейчас Тихомиров, пока ещё живой, сидит на лавке у подъезда, а в окнах видны его домочадцы, с приготовленными «тревожными чемоданами». Следят – куда направится принявший на грудь глава семьи?
– Сто-ик-ять, я сказал, – дядя Миша протянул руку, попытался меня схватить. Уворачиваюсь, и он проваливается вперед. Я перехватываю Аркадьича, придерживая, чтобы он не ударился головой.
– … ик, мля, – бормочет Тихомиров, – не понял…
– Сядь, дядя Миша.
Усаживаю его на скамейку. Только он садится, тут же его кисть сжимает мне плечо, да так что, тело резко прострелило болью.
– Ты хто? – выдыхает он перегаром.
Отогнуть палец, как Громину, не выходит. Тогда протягиваю к нему руку и жму на болевую точку за ухом. Тихомиров охает и отпускает меня, а я прижимаю его руки и шиплю почти в лицо, чтобы слышал только он:
– Послушай меня, Аркадьич! Что бы тебя не глодало, как бы ты себя не винил, всё осталось там, за речкой. Нельзя так. Не дело. Себя не жалеешь, так семью пожалей. Сопьёшься. Свечкой сгоришь.
– Что ты можешь знать? – вдруг почти трезвым голосом произносит Тихомиров. – Снятся они мне. Каждую ночь снятся, понимаешь? Потому что живой я. А они… Сюда уехал, так вслед все друзья погибшие за мной пришли. В глаза смотрят и молчат. А как выпью – уходят.
По морщинистому лицу бежит слеза. Он обхватывает руками голову, взъерошивая седые лохмы волос.
– Как забываюсь, мне сразу легче становится, – шепчет дядя Миша.
Нужно вывести его из депрессии. Как нам там тогда на занятиях психологи объясняли? Попробуем.
– Отставить сопли, капитан, ты же тельник носишь.
Он, не мигая, смотрит мне в глаза и трезвеет окончательно.
– Командир?
Потом мотает головой и смотрит удивленно.
– Сергей? Что это было?
– Протрезвление, Михаил Аркадьич.
Дядя Миша замирает, хлопая глазами.
Пора закругляться, а то что-то во дворе тишина настала. Я огляделся, но никого, кроме внимательно наблюдавших за нами домочадцев Тихомирова, не заметил. Махнув выглядывающему из-за кустарника Савину, вхожу в подъезд.
– Серёг, что это было? – задаёт мне тот же вопрос Олег, поднимаясь следом.
– Шокотерапия.
На третий этаж поднимались медленно. Олег молчал. Я молчал. Свою судьбу уже я изменил. Может, так же получится и с Тихомировым. И не случится с ним беды в будущем.
В прихожей встретили маму Олега.
– Здрасте, тёть Маш.
– Здравствуй, Серёжа.
– Мы видик посмотрим, мам?
– И не надоело тебе? – спросила мама Олега. – Который раз смотреть будешь!
– Интересно же!
В зале стоял цветной кнопочный «Темп», а рядом кассетный видеомагнитофон JVS. Я принялся разглядывать японский аппарат. Было интересно – ведь один из первых видеомагнитофонов VHS-стандарта.
– Ну, как техника? – хвастается Олег. – Круто?
Я пожал плечами – ничего мол. Откуда ему знать – что через пару десятков лет техника будет на порядок круче? Что видеомагнитофоны, как и обычные, канут в лету, а будут лазерные проигрыватели и компьютеры. И телевизор можно будет на стену вешать как картину, не боясь, что он оттуда вместе со стеной рухнет.
Мои ужимки Савин понял по-своему:
– Джапан! – он присел перед аппаратом и ласково погладил переднюю панель. – Вещьч!
– Кто привёз?
– За ним батя во Владик к дядьке ездил. Сюда в чемодане вёз, чтоб никто не видел. Деньжищ стоит обалденных, – и прошептал, – две тысячи!
Я хмыкнул – две тысячи. Для меня эта сумма непривычно мала. Моя метровая «Сони» стоила двадцать штук. Хотя для этого времени сумма действительно огромна и сравнивать те деньги с нынешними, как сравнивать, например, этого мастодонта с круглой линзой экрана и именем «Темп» с моей «Сони».
Олег вытащил кассеты из серванта.
– Что будем смотреть? – и изобразил каратистскую стойку.
– Нет, – качаю головой я и изображаю сумасшедшего. Савин поднимает брови.
– «Пролетая над гнездом кукушки» включай.
– Хорошо, – пожимает плечами Олег и, вставляя кассету, бормочет под нос, – как будто смотреть больше нечего.
Понимаю его, драки и война интереснее для пацанов, но такой фильм, по моему мнению, смотреть стоит в первую очередь.
Первым оказывается фильм «Челюсти». Савин выразительно косится на меня, но я вращаю пальцем – перематывай, мол. Он пожимает плечами и включает перемотку.
Наконец на экране появляется пейзаж с озером и гора вдалеке. Кошусь в окно, где видны горы, интересное совпадение. А ведь эта история чем-то похожа на мою. Долгое время я был темной лошадкой для всех. Ничем не выделялся, и тут… совсем как герой Джека Николсона, взял и взбаламутил спокойную жизнь вокруг. Дал отпор обоим Громиным, с дядей Мишей пообщался… Так же как Макмерфи в фильме, помогаю своим друзьям. Вот только финал для героя несчастливый. Начавшаяся война в больнице между героем и персоналом приводит практически к гибели героя. А это ведь и ко мне относится. Есть такой закон – закон сохранения энергии, в котором есть неприятный для меня момент – приложенная сила сохраняется с течением времени. То есть я изменил судьбу дяди Миши, и он не погибнет в будущем, но эти изменения могут воплотиться на других моих современниках, и может погибнуть кто-нибудь другой. Я не так силен в физике, но верю в закон подлости. Все, что я могу изменить во благо себе и друзьям, может обернуться для кого-то из них катастрофой. А может и для меня… Ага, как говорится – благими намерениями вымощена дорога в ад. Будем надеяться, что я ошибаюсь на этот счет.
