— Этого не может быть!
— Я слышал, как вы говорили: «Дождик, дождик, уходи, лучше завтра приходи!» Это было, когда вы, я, Реджинальд и Гевистон Мерфи собирались на прогулку в Северной провинции.
— Это просто шутка, крошечный остаток былых суеверий! Эти слова ничего не значат.
— Тем не менее с их помощью вы хотели остановить дождь. А теперь вы хотите, чтобы прекратилось это. Может быть, вам стоит воспользоваться каким-нибудь «остатком суеверий», как вы это называете. Во всяком случае, вы должны попытаться что-нибудь сделать… Но не слушайте меня! — спохватился Вахаб. — Я всего лишь невежественный, глупый и насмешливый мальчишка.
— И очень славный, — улыбнулся Премьер-министр. — А теперь я попытаюсь заснуть.
— Вы не хотите, чтобы я остался?
— Нет, я хочу спать. Может быть, мне приснятся решения всех наших проблем.
— Да, вы очень большой любитель снов, — едко заметил Абдул Вахаб. Он поцеловал кончики пальцев и прикрыл ими веки хозяина. Прежде чем выйти из спальни, Вахаб молча потушил свет.
В темноте лекция с диапозитивами возобновилась.
— А здесь, — продолжал голос за кадром, — мы видим прекрасный пример, так сказать, «диетического бунта» все в том же пресловутом Мозамбике — нападение на склад риса в Човике. О результатах можете судить сами: кровь черного человека такая же красная, как и ваша. А это голод в Северной Родезии: гибнущие люди в Брокенхилле, несмолкающий плач в Кабулве-булве. И под конец, pour la bonne bouche[3], каннибализм в… угадайте где? Никогда не догадаетесь. Поэтому я вам сам скажу: в Банфе, в канадской провинции Альберта. Невероятно, не правда ли? Как видите, тушка очень маленькая, как у кролика. Это тельце мальчика. Хотя несколько приличных порций рагу получится. А одним парнишкой, которому пришлось бы голодать, будет меньше.
Тристрам сильно похудел, и у него отросла жесткая борода. Его давно перевели из Центра временного содержания на Франклин-роуд в мужское отделение огромного столичного Института коррекции, в Пентонвилль. Заросший Тристрам все больше «зверел»: частенько — совсем как горилла в клетке — тряс решетчатую дверь камеры, с угрюмым видом скреб стены, выцарапывая грязные непристойности, и переругивался с тюремщиками.
Теперь это был совсем другой человек.
Тристрам жалел, что рядом нет Джослина и этого милого мальчика Уилтшира: он бы им устроил веселую жизнь. И не задумался бы. Что же касается Дерека… Тристрам бредил наяву, представляя себе различные приятнейшие картины: он выдавливает Дереку глаза, кастрирует его хлебным ножом и т. д., и т. п.
Сокамерником Тристрама был пропахший плесенью ветеран— рецидивист лет шестидесяти — карманник, фальшивомонетчик, браконьер, — державшийся с мрачным достоинством.
— Если бы мне было даровано благо книжного знания, как вам, — заявил он как-то октябрьским утром, — то еще неизвестно, каких бы высот я достиг.
Тристрам потряс решетчатую дверь камеры и зарычал. Его сокамерник продолжал ремонтировать зубной протез верхней челюсти с помощью замазки, которую стянул в одной из мастерских.
— Несмотря на удовольствие, которое доставляло мне ваше общество на протяжении более чем месяца, я не могу сказать, что покину это место с сожалением, особенно если такая погода продержится еще некоторое время. Тем не менее я не сомневаюсь, что буду иметь честь возобновить знакомство с вами в не слишком отдаленном будущем.
— Послушайте, мистер Несбит, — заговорил Тристрам, отрываясь от решетки. — В последний раз прошу. Ну пожалуйста! Вы окажете услугу не только мне, но и всему обществу. Найдите его. Убейте его. У вас же есть адрес.
— Я сам затрагиваю эту щекотливую тему в последний раз, мистер Фокс. И повторяю снова, что совершаю преступные деяния с целью обогащения, а не ради сомнительного удовольствия поучаствовать в чьих-то личных вендеттах и тому подобном. В этом убийстве из мести деньги не фигурируют. Как бы сильно я ни хотел угодить другу — я позволю себе считать вас таковым, — должен сказать, что деяния такого рода совершенно противоречат моим принципам.
— Это ваше последнее слово?
— К моему огорчению, мистер Фокс, я должен сказать, что это так; я обязан заявить об этом совершенно определенно.
— Что ж, мистер Несбит, в таком случае вы — бесчувственный ублюдок!
— Ах, мистер Фокс, не подобает вам выражаться такими словами! Вы человек молодой, вам еще предстоит пробивать себе дорогу, поэтому не побрезгуйте советом старого чудака вроде меня. А совет таков: сохраняйте самообладание. Без этого вы ничего не достигнете. А вот владея собой, устраняя все личное из ваших ученых занятий, вы далеко пойдете.
Большим пальцем старик попробовал замазку, скреплявшую зубы с пластиковым нёбом, и, по-видимому удовлетворенный, вставил челюсть в рот.
— Лучше, — констатировал он. — Будет служить… Так вот, «Всегда имейте опрятный вид» — мой другой совет юным честолюбцам. Таким, как вы.
Послышался приближающийся звон ключей. Надзиратель с лошадиным лицом и петушиной грудью, одетый в засаленную синюю форму, открыл дверь камеры.
— Вы — на выход! — приказал он мистеру Несбиту. Тот, вздыхая, поднялся с нар.
— Где ваш вонючий завтрак? — зарычал на надзирателя Тристрам. — Опаздываете с завтраком, черт бы вас побрал!
— Завтрак отменяется, — ответил надзиратель. — Как раз с сегодняшнего утра.
— Это гнусная подлость! — закричал Тристрам. — Это чудовищно! Я требую встречи с Начальником тюрьмы, будь он проклят!
— Я уже говорил вам, чтобы вы попридержали язык, — строго произнес надзиратель. — Иначе вам будет плохо. А так оно и случится.
— Ну, — сказал мистер Несбит, по-светски протягивая Тристраму руку, — я с вами прощаюсь, но надеюсь на возобновление приятного знакомства.
— Вот он разговаривает так, как положено, — одобрительно заметил надзиратель. — А вам и таким, как вы, следовало бы брать с него пример, а не ругаться и чертыхаться без передышки.
И надзиратель вывел из камеры мистера Несбита, лязгнув напоследок засовом и поскрипев ключом, как бы продолжая свои упреки.
Тристрам схватил стальную ложку и принялся выцарапывать на стене неприличное слово. Как раз в то время, когда он заканчивал последнюю закорючку, вернулся надзиратель и снова загремел засовом и заскрипел ключом.
— Вот вам новый товарищ, — сообщил он. — Один из ваших. Не чета тому джентльмену, который с вами до того сидел. Заходи, ты!
В камеру вошел мрачного вида человек с глубоко посаженными глазами в черных глазницах, с красным крючковатым носом и капризным стюартовским ротиком. Свободное серое тюремное одеяние шло ему, что позволяло предположить наличие у него привычки к монашеской одежде.
