— Понятно, почему, — ведь ты сам говорил, что и по линии НКВД, и ЦК Булгакова курировал сам вождь. Может быть, Сталин не хотел, чтобы его любимый советский писатель оказался в ваших лапах.
— Может быть, может быть. Я, правда, думаю, что дело совсем в другом. Жаль, что торопливый ты маленько, вместо того, чтобы побольше почитать в “Лосиной книге”, затюкал меня глупыми вопросами. Думал, что потом как-нибудь вместе посидим и покумекаем над некоторыми интересными местами. У меня знаний маловато.
В этом деле, — продолжал Лукич, — оказалось ещё несколько накладок. Из того, что выбрал себе первый секретарь Ленинградского обкома, часть пришлось переправить товарищу Сталину, часть уступить Берии. Вот тогда-то Лаврентий Павлович и приезжал в Ленинград разбираться с самим товарищем Ждановым, Боровячего даже с собой прихватил. Думаю, что очную ставку им устроил. А сам следователем и понятым был.
Товарищ Жданов отделался лёгким инфарктом, потерю “Лосиной книги” взял на себя; Боровячий исчез с потрохами без записи в книге актов; я сижу как на горячих углях, присвоив себе право пользования чужой собственностью. Правда, так и не могу разобраться, чья это собственность: то ли Светланы Иосифовны, то ли пропавшего без вести Павла Ниловича. Или теперь искать старых владельцев.
Василий Лукич отодвинул бокал, смахнул крошки печенья со скатерти и пододвинул к себе “Лосиную книгу”. С минуту рассеянно перелистывал страницы, скользя глазами по автографам и вклейкам.
— Лукич, — нарушил я затянувшееся молчание, — я предлагаю тебе самый красивый выход из положения: сожги её в печке — и дело с концом!
— Да я бы давно это сделал, если бы не занимался расшифровкой текстов. Да и Боровячий для меня пока что как без вести пропавший. Думаю, что сотню раз каждое послание по буквам исследовал. Кажется, разбуди среди ночи, назови страницу — по памяти без запинки любую продекламирую. Вот здесь всё сидит.
Лукич постучал по своему черепу, тяжело вздохнул, и поднялся из-за стола. Я тоже встал.
Прощаясь, я шепнул ему на ухо: “Значит, Булгаков был прав — рукописи не горят”.
ИНКАРНАЦИИ ТОВАРИЩА СТАЛИНА
1Однажды я увидел на столе у Василия Лукича брошюрку с интригующим названием “Индийские йоги. Кто они?” и довольно язвительно спросил:
— Василий Лукич, вы что — йогой решили заняться?
Ветеран устало махнул рукой и пробурчал:
— Я ей уже отзанимался в своё время. Век не забуду.
Как всегда, Василий Лукич умел преподносить мне такие сюрпризы, что я из насмешливой атаки быстро переходил в глухую оборону, не зная, как отбиться от невероятной информации ветерана-чекиста. Но пока я ещё наступал.
— Василий Лукич, — насмешливо поинтересовался я, — а в бессмертие души вы верите?
— В инкарнации? — переспросил Лукич, — Конечно, верю. Я сам живу на свете первую жизнь, а потому проживу долго. Первая жизнь самая продолжительная. И последняя тоже. А в середине — всякое случается, но почти всегда одинаково.
Я понял, что уже пропустил первый удар, и мне не оставалось ничего другого, как сглотнуть слюну и хрипло спросить:
— То есть, как это?
— А вот как! — ухмыльнулся Василий Лукич. — Дело это сложное. Его с наскоку не осилишь. А эти брошюрки читай — не читай, всё равно ничего не поймёшь. Ибо это тайна бытия.
Я попытался перейти в контрнаступление.
— Вы и йогу в академии проходили?
— В академии мы много чего проходили, — уклончиво ответил Лукич, — но теория с практикой не всегда стыкуется. “Мы диалектику учили не по Гегелю”, как сказал поэт. И правильно сказал. Такое в жизни случается, что в никакой марксизм-ленинизм не всунешь.
— Не знаю, — сказал я, — чтобы немного завести ветерана, — по мне так всё это глупости. Бабьи сказки. Не верю я в разные там души и всё такое прочее.
— Не веришь? — развёл руками Лукич. — Значит, никто тебе помочь не в силах. Люди во что-то верят или не верят в меру своего невежества в том или ином вопросе. Товарищ Сталин, например, даже в кибернетику не верил и загнал страну в задницу.
— А в переселение душ он верил? — спросил я, ещё не догадываясь, что попадаю в “десятку”.
— Знаешь, — ответил Лукич, — никто толком не знает, во что верил или не верил товарищ Сталин, если он вообще существовал в чьём-то одном лице. В нём было столько противоречий, что невольно закрадывалась мысль о том, что не один человек, а минимум пять. И все разные. Я тебе уже рассказывал о Кунцевской зоне, где содержали двойников. Там их было трое. Но где-то были ещё двое. И не исключено, что один из них был настоящим. Это я сужу по некоторым директивам, которые спускались к нам в МТБ. Двойнику до таких высот никогда не подняться. Дублёр — это всегда дублёр. Он главную роль вести не в состоянии. Ты своими вопросами о душе как раз напомнил мне одну историю…
Я весь превратился в слух.
— Случилось это ранней весной сорок девятого года. В декабре товарищу Сталину исполнялось семьдесят лет, и вся страна уже полгода ликовала от счастья и преданности. Намечались мероприятия, которые должны были превзойти аналогичные празднества в декабре тридцать девятого года, когда товарищу Сталину исполнилось шестьдесят лет.
Тогда пышности и размаху всех мероприятий немного помешала война с Финляндией, и надо же случиться совпадению — как раз в день сталинского юбилея в плен к финнам попала крупная группировка наших войск. Правда, товарищу Сталину об этом не доложили и торжества испортили не сильно, но всё равно у всех и, прежде всего, у самого товарища Сталина настроение было довольно-таки пасмурное.
Но тут уж помешать не должно было ничего. Тем более, что к юбилею товарища Сталина учёные преподнесли ему в живом виде атомную бомбу, украденную нами у американцев, и великий вождь мог, наконец, вздохнуть спокойно. А то с сорок пятого года места себе не находил. Считал, что его план — весь мир захватить — рухнул окончательно с появлением атомного оружия. Он даже самого товарища Ленина ругал матерно, чуть не в первый раз после закрытия моей спецзоны, за то, что говённый нэпман — вот так его обозвал сердечно — не предусмотрел подобного развития событий при окончательном загнивании капитализма. Он ещё тогда не знал, что американцы атомную бомбу создали на ленинские деньги. А то не знаю, что бы с ним тогда было!
Ещё со времён Ялтинской конференции Лаврентия Павловича вызывал к себе постоянно и дрючил: “Помнишь, Лаврентий, что говорил Ленин об атоме. Неисчерпаем он, понял — неисчерпаем. Пачэму американцы черпают из него, а ты его только ускоряешь? Сколько уже ускорителей наклепал? А, Лаврентий, возьми, да и скажи, что товарищ Ленин не про атом говорил, а про электрон.” Товарищ Сталин аж ногами затопал. Редко с ним это случалось…