Потом широким махом дубинкой — по ногам и в голову.
Брызнула кровь.
И твари будто обезумели!
Они полезли на Морозова, размахивая палками и ножами. А Игорь все бил и бил. Не целясь. Наотмашь. Он не служил в армии: в советскую не успел, в эстонскую не взяли. Он плохо дрался: не умел и не любил.
Но сейчас Морозова словно подменили.
Все, что осталось в памяти за неполные три года спортивной секции, все немногое, что сохранилось в рефлексах от редких уличных драк, сейчас вынырнуло, всплыло, как страшный подводный ракетоносец. Игорь дрался не для того, чтобы убить. Ему просто было противно. Ему были тошнотворны касания прущих на него с алчным голодным визгом существ.
Морозов яростно рубил дубинкой направо и налево, пробивая черепа, с хрустом ломая кости. Он несколько раз падал на жесткие ступени, отпихивал тех, кто прыгал на него сверху, снова вставал. Опять падал. Ворочался, как медведь, под собачьей стаей. Потерял дубинку, но успел перехватить чью-то волосатую руку с тесаком. Со всей дури впечатал чужой кулак в камень, выхватил оружие из изуродованных пальцев.
Шаг за шагом Игорь отступал. Драка уже потеряла смысл. От запаха крови дурела голова, холодило в груди…
Когда очередная волна тварей откатилась назад, Морозов вскочил на площадку, где лежала Лена. Тяжело опустился на каменную плиту, исподлобья глядя на тех, кто утаскивал тела вниз, в подлесок нижнего города.
Существа отступали. Хватали поверженных сородичей и, гикая, отходили вниз. Как звери…
Постепенно Игоря начало отпускать. Мутное помешательство, окутавшее сознанием перед дракой, вытекало. На место холодной ярости берсерка приходило опустошение.
Он снова увидел в тварях людей. Гадких, уродливых, но людей. Начал понимать, что они говорят, о чем кричат и почему стонут.
Морозов узнал Буфера. Тот сидел у стены и зажимал рукой ужасную рану на животе. Буфер молчал. Только буравил Игоря полным ненависти взглядом. Его ноги подергивались, словно предчувствуя близкую агонию.
Игорь устало сплюнул розовым.
Буфер откинул голову назад и закрыл глаза. Его люди деловито скидывали мертвых вниз, там их подхватывали другие. Все с опаской посматривали на Игоря.
Морозов вспомнил старинную циничную поговорку: только бизнес, ничего личного. Теперь она могла звучать иначе: просто еда, ничего личного…
Страшно вскрикнул Буфер. Крик перешел в булькающие хрипы. Бывшие подчиненные споро перерезали командиру горло.
Ничего личного…
Потом они ушли. Не оборачиваясь. Игорь больше их не интересовал.
Деловые люди. Или деловые нелюди. Есть ли разница?
Морозов остался лежать на каменной площадке, вместе с женщиной, которую любил. С той, которая по-настоящему любила его.
Из-под Лены натекла большая лужа крови. Тело медленно остывало.
Игорь подполз ближе, сел, привалившись к щербатой кладке, положил голову Лены себе на колени и долго гладил спутанные волосы, бормоча что-то ласковое, успокаивающее. Наверное, на какое-то время он сошел с ума. Разговаривал, спорил с кем-то, но беззлобно, будто бы уговаривая. По лицу безостановочно катились слезы. На свои раны он не обращал внимания. Ушибы, ссадины, рассеченное лицо и глубокая царапина на бедре, заплывший глаз, налившийся кроваво-синей блямбой — все это сейчас было как-то незначительно, несерьезно.
Солнце клонилось к закату, где-то над головой оглушительно орали птицы. С болота тянуло гнилью. А он все сидел и сидел. Говорил, даже пел что-то тихо, как колыбельную. Чуть раскачиваясь, баюкал мертвую женщину…
Морозов пришел в себя только когда начало темнеть.
Он будто очнулся от долгого кошмара. Вздрогнул. Огляделся. Со страхом посмотрел вниз, на лестницу залитую кровью, которая в лучах заходящего солнца казалось черной. Осмотрел себя. Болезненно морщась, ощупал ребра и затекший глаз.
Кружилась голова. То ли от сотрясения, то ли от потери крови, то ли от пережитого стресса.
Игорь с трудом поднялся на ноги, аккуратно подложил под голову Лене камень. Пошатываясь, подошел к краю площадки. Бордюр давным-давно обрушился вниз, в зелень кустарника.
Отсюда можно было прыгнуть. Разбежаться, оттолкнуться ногами посильнее и прыгнуть… Упасть на склон и свернуть себе к черту шею. Это было заманчиво. Уйдет боль. И весь этот мир, полный уродливых чудовищ, тоже пропадет, исчезнет. Это было очень заманчиво, но, увы, делало совершенно бессмысленными все те муки, что пришлось пережить. Все страдания, надежды, всё то, пусть и коротенькое, но счастье, которое было в жизни.
— Я потом, — прошептал Игорь. — Попозже. Ты подожди.
И отошел от края.
Осторожно, словно боясь причинить боль, поднял Лену на руки и понес наверх. Куда? Он не знал. Надеялся найти какое-нибудь место, где можно будет похоронить тело так, чтобы до него не добрались ни животные, ни люди, которые сейчас были значительно хуже животных.
На площадке остались только остывшая кровь и тесак.
Взобравшись наверх, Игорь опустил Лену и упал рядом на брусчатку, проросшую травой. Он долго лежал, глядя в высокое, темно- голубое небо, на котором угадывались первые звезды. В голове было пусто. Страх, который сидел в нем со времени пробуждения на пароме, исчез.
Руки коснулось что-то холодное. Морозов повернул голову и увидел крысу. Грызун испуганно пискнул и серой тенью исчез в подворотне. Игорь вспомнил крысу, которую убил в начале своего путешествия. Усмехнулся. Мог ли он тогда подумать, что с презрением отбрасывая тушку мертвого животного, выбрасывает самое ценное, что есть в этом городе… Еду…
Игорь повернул голову в другую сторону. Лежавшая рядом Лена не мигая смотрела прямо ему в глаза. Спокойно, даже нежно.
Морозов зажмурился.
Подождал, когда угомонится взбесившееся сердце, и встал. Поднял тело и пошел. Медленно. Машинально считая про себя каждый шаг, чтобы не сойти с ума от тоски.
Он шел по узким, петляющим улочкам Вышгорода. Шел и считал про себя шаги.
Тут было меньше разрушений. Старые дома были сложены на совесть. Кое-где отвалилась штукатурка, но известняк лежал давно и плотно. Окна и крыши — не в счет. В некоторых местах виднелись следы пожаров, но прочные стены все равно стояли. Выгорали толь ко современные внутренности.
Иногда можно было увидеть следы деятельности человека. Пергороженные улицы или тусклые огни в окнах.
В такие места Игорь не совался. Не из страха. Просто не хотелось видеть людей.
Морозов шел куда глаза глядят. Из головы вылетело намерение найти Лене могилу. Он шатался в ночи без цели и смысла, вскинув на плечи мертвое тело и расходуя остатки сил. На него снова опустилось спасительное сумасшествие…
