Потом адъютант вызвал Мемо Грамену, и с этим совсем уж не церемонились. Это был человек, который стрелял в коридоре. С ним было все ясно: при аресте он оказал вооруженное сопротивление, и ему даже не задавали вопросов. Он сидел на табурете, грузный, сгорбленный, и пока бригадир зачитывал ему смертный приговор, он равнодушно глядел в потолок, нянча левой рукой правую, вывихнутые пальцы которой были обмотаны тряпкой. Максиму почудилось в нем какое-то противоестественное спокойствие, какая-то деловитая уверенность, холодное равнодушие к происходящему, но он не сумел разобраться в своих ощущениях…
Грамену не успели еще вывести, а адъютант уже с облегчением складывал бумаги в папку, бригадир затеял со штатским разговор о порядке чинопроизводства, а ротмистр Чачу подошел к Панди и Максиму и приказал им идти. В его прозрачных глазах Максим ясно увидел издевку и угрозу, но не захотел думать об этом. С каким-то отчужденным любопытством и сочувствием он думал о том человеке, которому предстоит убить женщину. Это было чудовищно, это было невозможно, но кому-то предстояло это сделать в ближайшие сорок восемь часов.
Гай переоделся в пижаму, повесил мундир в шкаф и повернулся к Максиму. Кандидат Сим сидел на своей раскладушке, которую Рада поставила ему в свободном углу, один сапог он стянул и держал в руке, а за другой еще не принимался. Глаза его были устремлены в стену, рот приоткрыт. Гай подкрался сбоку и щелкнул его по носу. И как всегда промахнулся – в последний момент Мак отдернул голову.
– О чем задумался? – игриво спросил Гай. – Горюешь, что Рады нет? Тут тебе, брат, не повезло, у нее сегодня дневная смена.
Мак слабо улыбнулся и принялся стаскивать второй сапог.
– Почему – нет? – спросил он рассеянно. – Ты меня не обманешь… – Он снова замер. – Гай, – сказал он, – ты всегда говорил, что они работают за деньги…
– Кто? Выродки?
– Да. Ты об этом часто говорил – и мне, и ребятам… Платные агенты хонтийцев… И ротмистр все время об этом твердит, каждый день одно и тоже…
– Как же иначе? – сказал Гай. Он решил, что Мак опять заводит разговор об однообразии. – Ты все-таки чудачина, Мак. Откуда у нас могут появиться какие-то новые слова, если все остается по-старому? Выродки как были выродки, так и остались. Как они получали деньги от врага, так и получают. Вот в прошлом году, например, накрыли одну компанию за городом – у них целый подвал был набит денежными мешками. Откуда у честного человека могут быть такие деньги? Они не промышленники, не банкиры… да сейчас и у банкиров таких денег нет, если этот банкир настоящий патриот…
Мак аккуратно поставил сапоги у стены, встал и принялся расстегивать комбинезон.
– Гай, – сказал он, – а у тебя бывает так, что говорят тебе про человека одно, а ты смотришь на этого человека и чувствуешь: не может этого быть. Ошибка. Путаница.
– Бывает, – сказал Гай, нахмурившись. – Но если ты о выродках…
– Да, именно о них. Я сегодня на них смотрел. Это люди, как люди, разные, получше и похуже, смелые и трусливые, и вовсе не звери, как я думал… и как вы все считаете… Погоди, не перебивай. И не знаю я, приносят они вред или не приносят, то-есть, судя по всему, приносят, но я не верю, что они куплены.
– Как это – не веришь? – сказал Гай, хмурясь еще сильнее. – Ну, предположим, мне ты можешь не верить, я – человек маленький. Ну а господину ротмистру? А бригадиру? Радио, наконец? Как можно не верить Отцам? Они никогда не лгут.
Максим сбросил комбинезон, подошел к окну и стал смотреть на улицу, прижавшись лбом к стеклу и держась обеими руками за раму.
– Почему обязательно – лгут? – проговорил он наконец. – А если они ошибаются?
– Ошибаются… – с недоумением повторил Гай, глядя ему в голую спину. – Кто ошибается? Отцы? Вот чудак… Отцы никогда не ошибаются!
– Ну, пусть, – сказал Мак, оборачиваясь. – Мы не об Отцах сейчас говорим. Мы говорим о выродках. Вот ты, например… Ты умрешь за свое дело, если понадобится?
– Умру, – сказал Гай. – И ты умрешь.
– Правильно! Умрем. Но ведь за дело умрем – не за паек гвардейский и не за деньги. Дайте мне хоть тысячу миллионов ваших бумажек, не соглашусь я ради этого идти на смерть!… Неужели ты согласишься?
– Нет, конечно, – сказал Гай. Чудачина этот Мак, вечно что-нибудь выдумает…
– Ну?
– Что – ну?
– Ну как же! – сказал Мак с нетерпением. – Ты за деньги не согласен умирать. Я за деньги не согласен умирать. А выродки, значит, согласны! Что за чепуха!
– Так то – выродки! – сказал Гай проникновенно. – На то они и выродки! Им деньги дороже всего, у них нет ничего святого. Им ничего не стоит ребенка задушить – бывали такие случаи… Ты пойми, если человек старается уничтожить систему ПБЗ, что это может быть за человек? Это же хладнокровный убийца!
– Не знаю, не знаю, – сказал Мак. – Вот их сегодня допрашивали. Если бы они назвали сообщников, могли бы остаться живы, отделались бы воспитательными работами… А они не назвали! Значит, сообщники им дороже, чем деньги? Дороже, чем жизнь?
– Это еще неизвестно, – возразил Гай. – Они по закону все приговорены к смерти, без всякого суда, ты же видишь, как их судят. А если некоторых и посылают на работы, так это знаешь почему? Людей не хватает на Юге… и скажу тебе, работы там – это еще хуже, чем смерть…
Он смотрел на Мака и видел, что друг его колеблется, растерян, доброе у него сердце, зелен еще, не понимает, что жестокость с врагом неизбежна, что доброта сейчас хуже воровства… Трахнуть бы кулаком по столу, да прикрикнуть, чтобы молчал, не болтал зря, не молол бы глупостей, а слушал старших, пока не научился разбираться сам. Но ведь Мак не дубина какая-нибудь необразованная, ему нужно только объяснить как следует, и он поймет…
– Нет! – упрямо сказал Мак. – Ненавидеть за деньги нельзя. А они ненавидят… так ненавидят нас, я даже не знал, что люди могут так ненавидеть. Ты их ненавидишь меньше, чем они тебя. И вот я хотел бы знать: за что?
– Вот послушай, – сказал Гай. – Я тебе еще раз объясню. Во-первых, они выродки. Они вообще ненавидят всех нормальных людей. Они по природе злобны, как крысы. А потом – мы им мешаем! Они хотели бы сделать свое дело, получить денежки и жить себе припеваючи. А мы им говорим: стоп! Руки за голову! Что ж они, любить нас должны за это?
– Если они все злобны, как крысы, почему же тогда этот… домовладелец… не злобный? Почему его отпустили, если они все подкуплены?
Гай засмеялся.
– Домовладелец – трус. Таких тоже хватает. Ненавидят нас, но боятся. Полезные выродки, легальные. Им выгоднее жить с нами в дружбе… А потом – он домовладелец, богатый человек, его так просто не подкупишь. Это тебе не зубной врач… Смешной ты, Мак, как ребенок! Люди ведь не бывают одинаковые – и выродки не бывают одинаковые…
