Господин полковник, пособите моему Боре, чтобы выпустили его. Люба была у него в СИЗО, говорит: «Он одумался».
Когда выпустят Борю, расскажу дополнительно то, что запретил батюшка Василий, а Вам интересно, – о гаданиях нашего общества Спаса в рождественское предутро. (Исправлено – в Рождественскую ночь.)
...
С уважением к Вам и низким поклоном – Полина Ревомировна Князькина (подпись).Написано письмо со слов бабушки ученицей 8-А класса 602-й гимназии г. Зеленограда Татьяной Князькиной 23.01.05 г.
P . S . За письмо я осуждаю бабушку, но понимаю. Я тоже виновата, но, пожалуйста, и меня поймите.
От пенсионерки
Князькиной П.Р.
Господин полковник, Таньки нет, пишу сама. Борю привезли, а щёки опять в румянце, стесняется, а подкашливает. Немножко выпил и заплакал. В СИЗО бетонный пол, а нар нет, привозили обмочившихся пьяных бомжей, а спали всем скопом, чтобы согреться. Остался ночевать у Любы. Таньку жалко, ей, бедной, от меня в школу далеко, а то бы вместе писали. Ой, что я – не будет она писать. Говорит, нехорошо ябедничать, а особенно на человека, который слова плохого не сказал. Всю жизнь делал нам только добро, а мы ему отплатили – кляузу накатали. Может, мои письма и кляузы, но я не хочу такого. Такого не надо. Он совестливый, болеет душой за каждого человека. Господь потому и наделил его талантами и поселил среди нас, чтобы мы не думали: Бог далеко – Бог рядом.
Спасибо Вам за Борю, теперь и помереть не жалко.
Иннокентий Иванович Инютин – большой души человек. Когда в калитку постучала молодёжь, выпорхнул из дома – Кеша приехал! И засветился весь, нам всем радостно стало, он умеет своей радостью делиться.
– Кеша, как хорошо, что ты приехал, – у нас гадания!
А я-то в курсе, понимаю, как ему должно быть трудно, зная о запрете, извещать – «на суженую». Почеломкались они, а время уже приспело, пора готовиться к гаданию. Зажгли свечи, отражаются огоньки, трепещут в кадках с водой. Наша заглавная гадалка – красавица, Дочь Совы, так она сама себя величает, – Татьяна Савчук выступила вперёд и объявляет, мол, пусть подойдёт к кадке и приготовится узнать свою суженую сын Иннокентия Ивановича – аспирант Иннокентий. Все застыли как вкопанные, на гадалку всё внимание, а я – на Кешу. Дрогнет запрет или устоит? Сознаюсь, хотела, чтобы дрогнул.
В общем, побледнел Кеша, сделал к кадке два шага и покачнулся. Однако толком не углядела, все разом как закричат, из бочки вынырнула русалка не русалка, а глазастая дева. В алмазной шапочке, волосы как лён, белые, волнистые. Я аж обмерла, подумала: моя внученька Танька. Однако вижу – нет, блазнится мне. Танька, но не моя – Дочь Совы. И опять обозналась, совсем другая красавица, с сумочкой через плечо. Я за Кешиным взглядом смотрела, изменялась она, а другие и того не увидели. Гадалка наша – в обморок. Все гурьбой в кучу – Господи помилуй, свят-свят-свят! А я стою, ноги приросли к земле. Кеша прыг в пустую бочку, которая рядом стояла, и исчез, испарился. Должно быть, взгляд мой отводил. У большинства людей неожиданностью взгляд отводится. Я уже бы и рада со всеми – в кучу, но не могу, ноги и всё тело деревянные. И тут из пустой бочки он вместе с нею выныривает, а с них вода – звучными ручьями. Голова закружилась, я глаза закрыла, сейчас упаду, но не упала – Кеша Инютин меня подхватил, усадил на ступеньку крыльца. Вот уж чудо так чудо получилось! И у всех по-разному, каждому своё привиделось. Некоторым поблазнился огромный детина в тёмно-синей милицейской плащ-накидке, который кувыркнулся и разделился на женщину и заросшего донельзя мужчину. Вначале они разбежались в разные стороны, а потом, будто спохватились, кинулись друг к дружке и окаменели, наподобие советской скульптуры «Рабочий и колхозница». В общем, кому ни попадя – всякая блажь.
Отец Василий отправил молодёжь по домам, а мы, старьё, задержались у Иннокентия Ивановича. В честь великого праздника Рождества Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа наливочку достали, празднуем, обсуждаем, кому что поблазнилось. Наливочка, однако, пьяненькая была. Я говорю:
– Иннокентий Иванович, ты как хошь, а я сейчас твоего Кешу вместе с суженой видела. Он в обнимку с ней из пустой кадки поднялся, а с неё вода льётся, как с русалки, – не поймёшь кто! Я даже подумала, что это с ним моя Танька, внученька.
Ну, тут все зашумели, подмигивают Кеше, хлопают по плечу, мол, скажи – намёк понял. А Иннокентий Иванович, хотя и догадался, что я о запрете сказала, сделал вид, что все мои слова от опьянения. Говорит батюшке Василию:
– Давайте ещё, святой отец, вместе со всеми по единой в честь приезда сына.
Ну, как водится, налили, тост произнесли, выпили. И тут батюшка, занюхивая стопочку, как бы осерчал:
– Эко мы какие недотёпы! Такую чудесную сладкую наливочку занюхиваем коркой хлеба. Скажу я вам, что это привычка, и эта привычка греховна, потому что такую наливку уж если занюхивать, то непременно хотя бы корочкой апельсина.
Все опять весело зашумели (не учли: апельсина – нету), придётся батюшке согрешить. Неожиданно встаёт Кеша (пальто его лежало на подоконнике, средняя пуговица вырвана с мясом), достаёт из кармана апельсин, перевязанный красной ниточкой крест-накрест, и подаёт отцу Василию.
– Вот, батюшка, оранжевое солнышко, только что сорванное с детсадовской ёлки.
В ответ Кешин отец Иннокентий Иванович как вскрикнет, будто раненый лебедь. Мне его вскрик до сердца достал, даже сейчас слышу. Тогда подумала, упаду – не откачают. Другие тоже замерли, Кеша подбежал к отцу, обнялись они, и заплакал Иннокентий Иванович навзрыд.
– Прости, сыночек, прости, я не хотел. Уж как горько быть одному.
Тут, понятно, и батюшка, и все мы успокаивать его стали. На наливочку подумали. Да и одному куковать, сама знаю, несладко. Да-да, несладко. Вскоре разошлись, а я задержалась, маленько помогла со стола убрать, посуду помыть. Он меня до калитки проводил, а напоследок пообещал поставить моему Боре запрет на алкоголь. Пообещал, но не поставил. Весь его талант врачевателя пропал, испарился. И не только у него одного, все стали жаловаться – как отрубило. Был талант – нету. Я сама забыла, какие молитвы шепчутся на качании от испуга. На Святое Богоявление собрались, пожаловались батюшке, а он:
– Бог дал, Бог взял – молитесь. Талант для служения Богу даётся. Может быть, всё, что нам надо, уже свершилось, мы никогда не узнаем всей правды – молитесь.
Полина Ревомировна хотела написать, что до неё дошли слухи, что в талантах чародейства за это время очень усилилась Татьяна Савчук. Но не написала, чтобы не пришлось потом писать и о своей Таньке, внученьке, которая, прибегая к ней, собирает яйца кур-несушек, а потом, не дотрагиваясь к ним, взглядом катает по столу. Вместо этого написала:
