При упоминании столичного наместника Бася на мгновение замер. Известно о нём было очень немного, поскольку был он баском, а баски славятся нелюбовью к сплетням. Черу Сорсано, сорок девять лет, в Росской Конфедерации пятый год, громких указов не издаёт, но однажды с показательным остервенением охотился на отшельническое братство, обосновавшееся в глуши к северу от Столицы. Покосившись в зал, Плеть сразу его разглядел: керамический человек с каплевидной головой, вытянутой к макушке, с нависшими бровями и большим ртом.
— Так и быть, — сокрушённо вздохнул Бася, — оставлю гвардейцев. Но начальник гвардии идёт со мной. Я доверяю этому человеку свою жизнь — неужто вы поскупитесь угостить его патриаршими яствами?
На том спор и завершился.
Пурпурный зал был громаден, величав и в величии мрачен. Потолок его венчался лепниной и росписью, изображавшей некую сцену европейского суда: вершитель закона в парике и мантии протянул грозный перст, а одинаковые люди в скорбных одеяниях уже поднимали серого преступника с колен. За спинами их занимался кровавый закат, очерчивающий фигуры судий красным.
Но Четвёртый Патриархат под этой возвышенной картиной ел. Нескончаемый стол подёрнулся блюдами, как ряской; их было так много, что ни одной изысканно выряженной птице, ни одному графину, ни одной туше с яблоком во рту не удавалось выделиться. Басю с почестями усадили напротив Сорсано, и Плеть устроился рядом; по правую же Басину руку примостился Зрящих.
— Egun on! — немедленно поприветствовал Бася второго наместника, не обращая внимания на прикованные к нему взгляды. Решил брать нахрапом и сразу хвататься за сложное. Он всегда делал именно так.
Сорсано благосклонно кивнул и не ответил.
— Сегодня нас собрал здесь не только долг перед отечеством, но и радостная весть, — провозгласил седобородый старец, восседавший во главе стола. — Четвёртый Патриархат решил почтить своим присутствием мсье Гаспар Армавю, наместник Европ в Петерберге. Уверен, мсье Армавю, что вам оказали достойный приём; позвольте же ещё раз заверить вас в том, что ваш визит для нас жизненно важен. Бесконечно любезно с вашей стороны было приехать именно теперь, когда из Петерберга доносятся тревожные вести. Надеюсь, путь до Столицы не слишком вас утомил? Позвольте представиться: Шурий Шурьевич Памажинный. Но о делах негоже говорить на голодный желудок, не так ли? — Памажинный довольно улыбнулся. — Откушаем, мсье Армавю, и перейдём к нашим беседам.
Сорсано быстро, не дожидаясь слуг, протянулся к рябчику. Мсье Армавю в Басином исполнении на это снисходительно поморщился.
— Не могу не заметить, — услышал Плеть под раскатистый перезвон приборов нежный голос Зрящих, — что начальник вашей гвардии чрезвычайно юн. Из какой он страны, если не секрет?
— Разве не видите? Он тавр! — Бася взмахнул руками, привлекая внимание всех, кто разместился поблизости. — Я сделал в Петерберге потрясающее открытие. Вы знаете, хаун Сорсано? Оказывается, наместников в Росской Конфедерации недолюбливают… И задним числом это кажется вполне естественным, но меня готовили к иному…
— Вы преувеличиваете, — поспешил лысый Жуцкой. — Конечно, некоторое предубеждение относительно власть имущих бродит в умах всегда…
— Но ведь от него так легко избавиться! — опять всплеснул руками Бася, и Плеть невольно усмехнулся. — Зачем так отгораживаться от местного населения? Первым же своим указом я постановил набрать в свою гвардию росов — или вот, как видите, тавров… Конечно, ими заняты не все места, только парочка, но каков косметический эффект! И я сразу перестаю быть для них — для вас, уважаемые господа, — врагом! Перенимайте опыт, хаун Сорсано!
— У меня достаточно своего, — буркнул Сорсано, не отрываясь от рябчика.
— Занимательно, — промурчал Зрящих. — И в остальном вы придерживаетесь столь же прогрессивных взглядов? Нам рекомендовали вас с несколько иных позиций.
— С каких же это? — уставился на него Бася.
— Не сомневаюсь, что вы знаете это лучше нашего.
— Тонкости, — из всех блюд Бася предпочёл рыбу, поскольку её уж точно полагалось есть вилкой с двумя зубчиками. — Что же до взглядов, вы правы. Вот, к примеру, ваши слуги без спросу налили мне вина. А знаете ли вы, что вино стремительно выходит из моды?
— Неужто? — с иронией вопросил даже за пудрой бледный молодой мужчина, сидевший возле Сорсано; ему и представляться не пришлось — Плеть не сомневался, что это пресловутый граф Тепловодищев. — Разве может вино выйти из моды?
— Из моды, мой друг, выходит всё. В одну моду нельзя войти дважды! — Бася был и вне игры доволен своим остроумием. — Разве достойно просвещённого человека ежедневно дурманить свой разум?
— Если слишком его оттачивать, он надломится.
— Значит, нужно не только оттачивать, но и укреплять!
Плеть вздохнул и позволил себе расслабить слух. Рябь воздуха всё равно ловилась телом, тело готово было подскочить в любой момент. Он не знал, грозит ли им опасность. Четвёртый Патриархат ни о чём не спросил, не потребовал подтверждений. Но Зрящих ловил и сверял каждое слово, а Тепловодищев горазд был поболтать про Европы. И почему все они представлялись без титулов? Следовало ли Басе на это отреагировать?
Что делать Плети, когда Бася оступится? Он знал, как защитить в драке или на суде, но не в этой банке с гадами. Плеть мог только следить, приглядываться, ждать, но чего? С каждым словом они оба только глубже вязли в мохнатых лапках, холёных ручках, тонких перчатках, учтивых улыбках. Скоро станет нечем дышать.
И тогда Бася оступится.
Это вновь обратная сторона препоручения своей свободы другому человеку. Ты отдаёшь ему право решать, и тем себя связываешь. А связанному труднее сражаться. Бася отказался продумывать действия на случай неудачи. Сказал, что всего не предусмотришь, а сочинять возможные беды — только звать их на свою голову. Но Плети было бы легче, если бы они всё же заготовили план бегства.
Выскакивая из кареты, Бася по-таврски чиркнул мизинцем по большому пальцу.
Плеть был бы рад, если б его самого успокаивали простые жесты.
Но пока что Бася не оступился. У него интересовались, где мадам Армавю, и он доверительно сообщал: во Франции, и хорошо б ей подольше там и оставаться, стерве. Его расспрашивали о последних веяниях европейской моды, и он без зазрения совести их сочинял. Он мимолётно поминал европейского бога и пересказывал слова настоящего мсье Армавю о прелестях пилюль. Запнулся Бася, лишь когда средний Асматов, Аркадий Ванович, пригласил его на смотр Резервной Армии.
