— Он ваш брат. А это сильнее любой обиды, — серьезно заметила девушка, и слова ее несли в себе утешение. Кажется, впервые в беседе с ним она оставила насмешливый тон.
— Он просил его отпустить, — Эжен жаловался ей, как ребенок, у которого отняли любимую игрушку.
— Но ведь это было вчера, — лукаво улыбнулась принцесса. — А сегодня граф сам не захочет уехать. Это я могу обещать…
— Поздравляю, моя дорогая, — вечером того же дня похвалила она наперсницу. — Робер у твоих ног. Говорят, он сам выбирал доспехи и велел выгравировать на щите одно знакомое имя, — и, смеясь над притворным ее смущением, добавила: — С таким девизом он будет сражаться, как лев! А там — поглядим…
* * *
В суете и приготовлениях к празднику прошли еще сутки. Эжен теперь старался думать только о предстоящем турнире, чтобы настроиться на победу. Но это не слишком ему удавалось. Помимо всего остального мучила догадка, что Элиана неспроста затеяла подобное развлечение. И вечером, после прогулки, провожая принцессу в ее покои, решился спросить прямо:
— Завтра турнир… Неужели исход поединка повлияет на ваше решение? — и покраснел, понимая, как глупо выглядит в ее глазах.
Но Элиана будто ждала подобного вопроса.
— Вы отлично знаете, что нет, — сказала серьезно. — Оно зависит только от чувств — моих и ваших.
— Вы все еще сомневаетесь во мне? — печально улыбнулся король.
— В себе гораздо больше, — тихо призналась девушка. — Вы не подумайте только, что я хочу вас помучить. Я в самом деле не знаю, подходим ли мы друг другу. Не будет ли это ошибкой — на всю жизнь…
— Элиана… — голос его дрогнул. — Я тоже не думал, что это серьезно. Все началось с игры, но жизнь вмешалась в нее, а мы не заметили, что это уже не игра… Я и сам лишь недавно понял, что судьба моя решилась в ту минуту, когда маленькая девочка пожалела пленного врага и встала между ним и своим отцом. Пленнику ничто не грозило, но она не знала об этом и заслонила его от казни, пытки, тюрьмы, — всех ужасов, нарисованных детским воображением, но от того не менее реальных — для нее. Великий дипломат, она не сознавала, что заключает мирный договор…
— Мирный, но не брачный, — мягко подчеркнула принцесса.
— Но разве вечный мир не может быть скреплен брачными узами?
— Может… Если других гарантий недостаточно, — казалось, она снова пытается все обратить в шутку.
Эжен принял вызов:
— Право же, я почти готов опять объявить войну, чтобы завоевать ваше сердце, — сказал с невеселой улыбкой и услышал в ответ:
— Не шутите так, Эжен. Война — не повод для шуток.
— Любовь тоже, моя принцесса, — грустно заметил король.
— Хорошо, — помолчав немного, тихо сказала девушка. — Я перебила вас — продолжайте. Вы говорили о той минуте, когда решилась ваша судьба…
— Я имел несчастье влюбиться в ребенка, который отвечал мне взаимностью. Но ребенок вырос и больше не любит меня, — печально закончил Эжен.
— А вы уверены в том, что все еще любите ту, что уже не ребенок? — неожиданно ласково спросила принцесса.
— Люблю… И тысячу раз готов повторить это! — рука Элианы как-то сама собой оказалась в его руке.
— Достаточно одного, если это правда, — слабо сопротивлялась она.
— Разве глаза мои лгут? Загляните в них… — голос короля снизился до страстного шепота, лицо приблизилось к самому лицу девушки.
— Боюсь утонуть, — прошептала она чуть слышно, оказавшись у той черты, когда поцелуй неизбежен, но не желая признать своего поражения. Губы их сомкнулись, но уже в следующее мгновение Элиана выскользнула из объятий короля.
— Завтра турнир, — сказала спокойно, искусно скрывая волнение, и с особым выражением добавила: — Постарайтесь его выиграть.
Восторженный и смущенный, Эжен понял, какая награда ждет победителя. Если, конечно, победителем станет он.
* * *
И настало утро. И затрубили герольды, возвещая о начале праздника. И рыцари в сверкающих латах съехались к месту турнира.
Арену устроили на поляне под стенами замка. Невысокие, за три дня сооруженные трибуны были заполнены до отказа. В центре, на почетных местах, сидели Бернар с дочерью. Элиана глаз не сводила с молодого короля, гарцующего прямо перед ними на вороном скакуне, и невольное ее волнение было заметно всякому.
Но вот закончен обмен приветствиями, брошен жребий, участники турнира разделились по двое, и «сражение» началось. Победитель первого поединка получал право на следующий, побежденный выбывал из борьбы. К концу дня должны были остаться сильнейшие, один из которых получит награду из рук принцессы и сможет выбрать королеву турнира.
…Никогда Эжен не чувствовал в себе такого азарта. Одного за другим выбивал он противников из седла. И хоть каждый поединок был труднее предыдущего, и усталость брала свое, он несся вперед неудержимо, как метеор, стиснув до боли зубы, яростно нанося удар турнирным копьем. Он знал, что глаза Элианы следят за каждым движением, и плащ превращался в крылья у него за спиной.
И вот осталась одна, последняя схватка. И король, взглянув на соперника, вздрогнул и обомлел. В пылу поединков, занятый собственными успехами, он потерял из виду Робера. И представить не мог, что тот, как и он сам, уверенно идет к победе.
— Ты сошел с ума! — гневно прошептал Эжен, воспользовавшись короткой передышкой, чтобы выразить брату свое возмущение. — Я не буду с тобой драться!
Но тот, казалось, ничуть не смутился и не выказал сожаления или раскаяния. Скорее, наоборот…
— Разве я хуже других? — криво усмехнулся граф. — Вы еще никому не отказывали в чести сразиться с вами, Ваше Величество, — он давно не обращался к Эжену столь официально. Даже во время последней ссоры.
— Не придуривайся! Ты все понимаешь… Я не подниму руки на брата, — оборвал его король.
— Но это всего лишь турнир, — нежданный соперник пожал плечами, строя из себя простака.
Эжен взглянул ему в глаза с плохо скрываемым бешенством.
— Всего лишь турнир, — мрачно повторил он. — Но победителем станет один, а второй вылетит из седла!
— Уж не боитесь ли вы, государь, упасть с коня в присутствии принцессы? — Робер сказал, как ударил, — резко, наотмашь, и сам поразился собственной дерзости.
— А как будешь выглядеть ты в глазах Ирис, когда шлепнешься на арену? — холодно заметил Эжен, скользнув взглядом по его щиту. Впервые он позволил себе отплатить нахалу той же монетой.
Граф побледнел от злости и унижения.
— Я уверен в победе и не уступлю ее никому! — воскликнул он, теряя самообладание. И услышал в ответ ровный, спокойный голос:
