Я уперся взглядом в улыбающееся лицо биохимика и замкнул контакты. Белые шары удалялись. Я не перематывал фильма после предыдущих «сеансов». А обитатели пирамид выжимали всю мощность из своих механизмов, если, конечно, это были механизмы, чтобы отыскать в глубине материка шансы на спасение.
С лица Реусса исчезла улыбка. От нее осталась лишь тень, в виде полуприщуренных глаз. В складках возле сжавшихся губ.
Индикаторы на пульте ожили. Данные в окошках размазались из-за неуловимого для взгляда бега цифр.
Реусс поднялся. Медленно. Противоестественно медленно. Ленивым движением сбросил со лба обруч. Я не мешал ему. Аппаратура уже все сказала. Не отрывая взгляда от катящихся по равнине шаров, он отошел за спинку кресла и вцепился в него руками. Отступил на полшага. Еще. Его тело зависло в воздухе между стеной и креслом. Пальцы впились в обивку настолько, что я перестал их видеть. Он не дышал. Не сделал ни одного резкого движения. Секунда, другая — и он прыгнет.
Я остановил проектор. Не глядя в его сторону, привел датчики в порядок. Стер запись на компьютере. Я не торопился.
Он распрямился. Лицо его потемнело. От глаз остались одни горизонтальные щелочки.
— Так… — прохрипел он.
— Только не это, — промелькнуло у меня в мозгу. — Пусть только ничего не говорит. У меня достаточно хлопот со своим собственным лицом. И со своими собственными переживаниями.
Я указал ему на кресло гибернатора. С настроенной аппаратурой. На одно из тех, которые я для них приготовил.
Он смотрел мне в глаза. Долго. Бесконечно долго. Я это перенес. Я сделал свое дело.
Наконец, он понурил голову. И не произнес ни слова.
В моих рассуждениях не оказалось ошибок. «Наш» Реусс перестал быть нашим. А тот, первый, в самом деле сдал экзамен.
Реусс присоединился к Нисе. За ним последовали прочие. Иба и Може. Муспарт. Еще один Муспарт. И еще один Може.
Из-за этого последнего я пережил тяжкую минуту. Но с новой волной печали пришла и ненависть. Потому, наверно, что он был из тех людей, с которыми я могу разговаривать.
Если бы он был человеком, ясное дело.
Теперь их стало семеро, тех, кто был должен остаться. Сперва в помещении гибернаторов. А потом — на четвертой планете Фери.
Они ничего не говорили. Они все понимали, когда проходило ошеломление. Назови это ошеломлением.
Я сказал, что здесь они и останутся ночевать, в гибернаторах. Помещение климатизировано. Оборудовано вмонтированным раздатчиком пищевого синтезатора.
Все это они тоже восприняли в молчании.
Я вышел и запер за собой двери. Соответственно заблокировал их. Возле поставил автомат. Без излучателя. Но с запасом парализующего газа.
В навигаторской стало пустовато. В моем кресле сидела Иба. Возле нее, повернувшись спиной к дверям, стоял Муспарт. Гускин что-то показал ему на пульте связи. Сен разговаривал с Реуссом. Когда я вошел, они замолчали и глаза их впились в мое лицо.
Трое.
А мы-то надеялись спасти всех.
Кресло, в котором устроилась Иба, описало полуоборот.
— Где они? — спросила она.
— Покажите листки с моей подписью, — приказал я вместо ответа.
— Не думаешь же ты… — оскорбился Гускин.
— Нет, — перебил я. — Я ничего не думаю. Покажите листки.
Трудно сказать, чтобы они спешили. Но все же сделали, что я приказал.
— Никто из вас, — грозно произнес я, — с этой поры не имеет права соприкасаться с кем-либо из тех. Даже ради того, чтобы сказать «до свидания». Иначе все эти развлечения придется начать заново. А они не прошли бы так гладко… теперь, когда они все знают.
— Вы в самом деле собираетесь оставить их? — спросила немного погодя Иба.
Я подошел к нише и принес для себя кресло. Уселся. И сказал:
— С этим мы уже разобрались.
— А Нися? — Иба не собиралась уступать. — Ведь она… одна. Почему мы не могли бы отнестись к ней, как к настоящей Нисе?
Во мне что-то дрогнуло.
— Нет, — буркнул я.
— Нет, — как эхо повторил Гускин.
Наступила тишина.
— Кто хочет спать? — спросил немного погодя Сеннисон.
— Спать? — Реусс посмотрел на Сена, словно собирался наложить ему компресс.
— Я спать не собираюсь, — раздраженно произнес Гускин. Пожал плечами.
— По местам, — распорядился Сен.
Наконец-то.
— Внимание, — продолжал Сен намеренно выговаривая каждое слово по-отдельности. — Через две минуты схожу с орбиты. Реусс, проверь коридор. Жиль, на параметры.
Уткнувшись взглядом в экраны главного обзора, он уже манипулировал чем-то на клавиатуре пульта.
— Летим на… Четвертую? — спросила Иба.
— Да, — отрезал я.
* * *
Девять часов.
Я проглядел несколько ячеек записи.
Понемногу приближаясь к концу. Уже все сказано. Кроме одного. Того, что касается только меня.
Я погасил экран и подошел к иллюминатору. Проходя мимо пульта компьютера, заметил мимолетно зеленый огонек. Сообщение с Земли. Подождет до утра. Спешить некуда. Сказать они мне ничего не могут. Как и я им.
Когда я закончу свою писанину, что встанет вопрос: что с ней делать? Я могу передать запись на базу на Проксиму. Хоть сейчас, хоть через сто лет. Я даже знаю, каким образом запрограммировать автомат связи. Настроить его на непосредственную стимуляцию мозговых полей.
Когда мозг этот умрет…
Ну, ладно. Кроме того, я могу подарить запись, этим, с фермы, и посоветовать, чтобы они ее всю переписали на листочках. Для потомства. Книга Бытия, присланная с небес. В буквальном смысле. Даже, излишне буквальном.
Четвертая сияет, словно Земля. Такая, какой я ее помню. Такой она выглядела из иллюминаторов орбитальной станции, когда я отправлялся на Проксиму. Когда же это было?
Это я-то помню? Я?
Я прошел на другую сторону кабины и включил экран.
На ферме кипела жизнь. Очевидно, они работали сегодня дольше, чем обычно. Ничего страшного. Весна. Напряженная пора для… землевладельцев.
Мое внимание привлекла башенка, венчающая здание химической лаборатории. Мне показалось, что она стала выше.
Я напряг зрение. Нет. Таким способом я ничего не добьюсь.
Чепуха. Даже, если они подняли башню, как меня это может касаться? Видимо, расширили какую-то из установок, и сделалось тесно.
На всякий случай я зарегистрировал форму башни в блоках компьютера. Раз уж я здесь…
Утром я все это осмотрю на месте. Много бы я дал, чтобы это утро уже оказалось позади.
Вернусь почти вечером. Но, наверняка, не притронусь к пульту светокарандаша. У меня нет сил ни за что приниматься после возвращения оттуда.
