Плохо было то, что никак не удавалось понять, кто же здесь командует. Все были в одинаковой форме без знаков различия, только на касках по трафарету нарисованы были буквы SPUF. Тигран показывал всем визитку клиники, требуя, чтобы нас вернули туда обратно, потому что самолёт, который должен был нас увезти отсюда, увёз не нас, а кого-то другого. Наконец визитку у него отобрали, и Тигран успокоился.
Он ещё больше успокоился, когда у нас у всех отобрали телефоны, паспорта и наличные деньги. Карточки и чековые книжки брать не стали.
Наверное, наша компания в тот момент производила достаточно нелепое впечатление.
Что-то из вещей мы погрузили сами, что-то нам в кузов позакидывали солдаты. Пара маленьких чемоданов после так и не обнаружилась…
Я видел, как Тигран, уже забираясь в кузов, сронил с руки на землю оба брелока с ключами. Потом я на них наступил и слегка вмял в землю. Я сидел у заднего борта, когда мы отъезжали; я не видел, чтобы кто-то из оставшихся солдат за ними нагнулся.
Нас везли долго — больше двух часов. Напротив меня сидел толстый солдат с бабьим личиком и непропорционально маленьким автоматиком в руках. С моего места видно было только светлое, как будто металлизированное, покрытие шоссе — да изредка, когда ветром откидывало клапан брезентового тента, что-то на обочине. Так, я видел разрушенные дома, дома заколоченные — но и вполне обитаемые, с распахнутыми окнами и белыми занавесочками. Несколько раз в поле моего зрения попадали какие-то вооружённые люди в полувоенной-полугражданской одежде; похоже было на то, что они что-то охраняют или перекрывают какие-то улицы, проезды, дороги.
В общем, я мало что видел — и ничего по-настоящему не понял.
Ах, да. Нас завезли-таки к той клинике «Pax vobiscum», и тот, кто нас вёз, некоторое время пытался сбыть нас с рук на руки; но ему отказали, я расслышал громкое «Die Quarantane, hier die Quarantane!!!» И мы поехали дальше.
Я почему-то думал, что карантин — это когда не выпускают, но впустить вполне могут. Должно быть, клиника объявила карантин в окружающем мире и никого в себя оттуда не выпускала. Не могу сказать, что такая позиция показалась мне неразумной.
В конечном итоге (меня уже почти укачало; Ирочка вообще спала, склонясь к Надежде Коминтовне; Тигран сидел абсолютно неподвижно, одной рукой придерживая жену, другой — тёщу; и только Хасановна не дремала, искоса и зорко наблюдая за нашим конвоиром и строя смелые планы побега) за нами закрылись железные, шарового цвета, ворота.
Над воротами была решётка, на которой прикреплены были буквы. Понятно, что надпись я видел с изнанки. «LEFTPIG EGGINNOCIENT RED». Только сквозь сон это можно прочитать так: «Потерянносвинный невиннояйцевый индеец». Знаю, что неправильно. Повторяю: меня укачало, я почти спал, да ещё бензином основательно пованивало… Тем не менее я долго пытался понять, куда же это нас занесло — а главное, зачем?..
«LEFPIG EGINNOS RED»… Да ёшкин кот! Это же «Der Sonnige Gipfel»! «Солнечная вершина»! Тоже какая-нибудь лечебница…
Тут нас пригласили на выход (с помощью всё той же очень понятной жестикуляции прикладами) — и на некоторое время я забыл об этом моём казусе восприятия. Ну, буквально до ночи.
Нас встретила дама, прекрасно говорившая по-немецки, и уже через несколько минут мы знали всё: что нас привезли в лагерь для интернированных, места ещё есть, скоро ужин, постель получить вон там, а по блокхаузам нас сейчас разведут дежурные добровольцы, не желаем ли вступить в добровольческий корпус, нет? — жаль, жаль, всё равно придётся. Хорошо, завтра. Завтра.
Воняло горелой резиной…
СТРАЖИ ИРЕМА
Макама четырнадцатаяСперва Абу Талиб и сам считал свой план безумным.
Потом, к удивлению брата Маркольфо, стал помаленьку налаживать старые связи с ночным народом Багдада, с теми, кто не забыл ещё законы, по которым должно жить детям Сасана, со знаменитым Али Зибаком и Зейнаб-сводницей, с тремя сыновьями цирюльника, с Маруфом-башмачником и Айюбом-чеканщиком…
Наконец чем он рисковал, выдавая себя за человека, одержимого детской мечтой о сказочном городе?
Разве судят за предание, преследуют за вымысел, казнят за сказку? Разве существование птицы Рух — государственная тайна? При самом несчастном исходе халиф просто поднял бы очередного беднягу на смех. При счастливом — мог бы и помочь. Ведь халифы и сами горазды искать спрятанные сокровища и готовы для этого разобрать по камешку даже пирамиды в стране Миср. Искали ведь они и сокровища Хосроев, и те клады, что зарыли джинны между Сурой и Хиллой, и пещеру, в которой семь отроков проспали триста лет, и Великую Стену, воздвигнутую Искандаром Двурогим от страшных Яджуджей м Маджуджей. А Моссалама ибн Абд-аль-Малик, так тот лично добрался до Пещеры Тьмы, где скрыт источник вечной молодости, но только факел в руке халифа внезапно погас, владыка струсил и вернулся…
Да ведь целыми толпами выходили на поиски скрытых сокровищ, надеясь, что в толпе окажется счастливец, которому звёзды откроют охраняемый джинном клад. Один раз даже чуть-чуть не открыли. Дело было у развалин Хиджана в священный день Ташрик. Народу собралось чуть ли не тысяча, и не зря, ибо из ниоткуда раздался голос:
— О Абуль Фарадж!
Чудо — среди искателей оказался человек с таким именем и откликнулся!
Но голос продолжал:
— О Абуль Фарадж аль-Маафи!
— Он самый я и есть! — в восторге вскричал счастливец.
Голосу и этого было недостаточно:
— О Абуль Фарадж аль-Маафи ибн Захария ан-Нахрвани!
— Да я это, я!
— Ты, наверное, из восточной части Нахрвана? — уточнил джинн.
— Из восточной, из восточной! — приплясывал избранник звёзд.
— А-а… Нет, нужен тот, что из западной части, — огорчился голос и навсегда замолк.
Потом нарочно искали такого человека, но не было у бедняги Абуль Фараджа никакого тёзки в западной части Нахрвана — видно, джинн решил попросту зажилить порученные ему сокровища.
Да, неплохо было бы заручиться помощью государства — всё равно ведь Многоколонный пропустит лишь тех, кому положено…
…Услышав от мнимого халифа само слово «Ирем», халиф настоящий немедленно вышел из своего укрытия и собственной рукой заткнул Абу Талибу рот. Поражённый поэт с ужасом глядел, как внезапно переменился праздный гуляка Харун-ар-Рашид. Из тщедушного капризули превратился он в грозного льва, мучимого глистами. Владыка пинками разогнал спрятанных зрителей — законных и незаконных, сбил с Джафара чалму и чуть не удушил ею, потом отдал Отца Учащегося в руки Князя Гнева:
