Перечеркнув очередной вариант текста, зло отпихнул исписанную тетрадь. Выдвинул ящик и перебрал содержимое, в поисках чистых листов. Нашел чистую тетрадку, а под ней обнаружил упаковку с фломастерами. Идея! Столешница была покрыта пластиком с тусклым рисунком текстуры дуба. Достал черный фломастер и мазанул по поверхности, затем без проблем стер. Отлично! Я набросал первый куплет на столешнице, затем начал править, стирая неподходящие по созвучию слова тряпочкой и заменяя их другими. Дело более-менее пошло на лад, и через десять минут переписал на лист готовый куплет.
Я играл и пел. Не то чтобы у меня получился шлягер, но песня звучала, хоть и немного наивно. Несколько раз сбивался с ритма и начинал заново, стараясь сыграть и пропеть чисто. Только начал в очередной раз, как в комнату зашла мама. Я не стал прерываться. Пропел до конца, чисто, нигде не сбившись и не соврав мотив. Мама удивленно смотрела и, как только я замолчал, сказала:
– Никогда бы не подумала, что у сына есть слух. Может тебе в музыкальную школу пойти?
– Не, мам, – я замотал головой, стараясь не смотреть в глаза, – я уже определился с выбором.
– И какой, этот выбор? – подняла она брови.
– Военное училище.
– Ну да, куда же ещё? Есть пошли, военный, только гитару тут оставь.
По кухне плыл аромат жареных котлет. Гарниром шли макароны, только почему-то они не были серыми, как мне казалось прежде, а выглядели даже очень аппетитными на вид. Я ел, а мама сидела напротив и смотрела на меня. Только я отодвинул тарелку, мама спросила:
– Серёж, а кто суп сварил?
Улыбнулся про себя. Суп, по-видимому, понравился.
– Я.
– Ты? Сам?
Мамино удивление было понятно. Я в детстве никогда не готовил, за исключением жареной или вареной картошки. То есть то, что имеет простейший рецепт. А тут суп!
– Понравился?
Мама кивнула.
– Рецепт прост – картошка, лук, плавленый сырок, лаврушка, перец, соль.
– Действительно просто, а откуда узнал?
– В книге «О вкусной и здоровой пище» прочитал.
Я не обманывал, такой рецепт действительно есть.
– Ладно, мам, спасибо. Я телевизор посмотрю.
Смотрел программу «Время» в надежде, что скажут чего-нибудь про происшедшее двадцатого числа. Но дикторы сообщили только том, что я уже знал из газет. Хмыкнул – конечно, цензура, однако. Хотя смотрел с интересом. Дикторы чересчур официальные (вспомнились эмоции корреспондентки, комментировавшей захват самолета), рассказывали о партийных телодвижениях, достижениях соцтруда, осветили события за рубежом и закончили прогнозом погоды под знакомую музыку. И студия на экране, по сравнению с тем, что я привык видеть, была убога, но такого раздражения, как от эмоциональной трескотни комментаторов, не было. Очень мило – подумал я, – все новости похожи на сводку – на фронте без изменений. Конечно, я могу путать даты. Что там было в восемьдесят четвёртом? Запуски космических ракет? Точно! Но не про запуск я думал, а про первый выход в космос женщины. Двадцать пятого числа в открытый космос вышла Светлана Савицкая. Но я, кажется, ошибся на месяц или два. Про это точно бы сказали. Тогда что ещё? Вспомнил! Но с чего я решил, что в новостях скажут о крушении самолета ВВС в районе Донецка? Будут молчать в тряпочку. М-да.
Вернулся в свою комнату и, сидя на кровати, я опять играл, повторяя песню еще и ещё раз. А затем… затем моя игра, незаметно для меня, перетекла в сон, где я со шмелями начал воевать…
На будильнике без пятнадцати шесть, в школу к восьми, но раз спать уже не хочется, то займёмся своей физической подготовкой. Сбегаю в школьный спортивный городок и там позанимаюсь перед уроками. Нашел в шкафу спортивный костюм и, облачившись в него, вышел в коридор. На кухне шумел чайник, а у стола, читая газеты, сидел отец и пил чай. Я его вчера так и не дождался, уснул. Опять он приехал за полночь. Но почему отец сегодня поднялся так рано?
– Привет, пап.
– Доброе утро, Сергей.
Отец взглянул на меня. Удивленно поднял брови:
– Никак на зарядку собрался?
– Угу.
– Какая муха тебя укусила?
– Большой полосатый шмэл, пап, – сказал я, присаживаясь рядом, – а почему ты в форме? Выходной же.
– Скоро учения, так проверяющие забодали визитами, – он допил чай и улыбнулся, – ничего, сегодня я раньше домой вернусь.
Он поднялся и направился в прихожую.
– Пойдем, сын. За мной уж машина пришла.
Мы вышли из квартиры и начали спускаться. На межэтажной площадке отец обернулся:
– Мать сказала, что ты на гитаре вчера играл, причем хорошо играл и пел отлично. Когда успел научиться?
– Понемногу, пап. Начал играть, понравилось.
– Я глянул на листок, что на твоём столе лежал. Хорошие стихи вышли.
– Так, накатило, взял и написал.
Ну не хочется врать, а приходится. Не про стихи, про игру на гитаре.
– Как в школе дела?
– Нормально. Три тройки за год, но сегодня постараюсь их исправить.
– Это хорошо, что хочешь исправить. Хорошие оценки, конечно, важны, но самое главное, чтобы ты понимал предмет.
На улице было свежо. На небе ни одного облачка, значит, скоро разогреет и опять будет жарко. У подъезда остановились. Машина ждала отца вне двора. Перед тем как повернуть в проход меж домами, отец взглянул на меня.
– Я вижу, ты изменился. Пока не понял, в какую сторону, но чувствую, что толк будет.
– Будет, – кивнул я, – осталось заполнить свою «табула раса»[1], пап. До вечера.
Оставив изумленного отца, я легкой трусцой направился в противоположную сторону. Обогнув дом, выбежал на дорогу, по которой мы вчера из школы шли. На повороте остановился. Солнце уже вышло из-за гор, и теперь они сверкали невыносимым алмазным блеском множества ледяных вершин. Смотреть и любоваться на эту красоту можно долго, но глаза не выдержат такой яркости, а темных очков у меня нет, как нет МП-плеера, с которым привык по утрам бегать. Придется побегать без него еще лет двадцать. Я вздохнул и побежал в сторону школы.
Пока бежал, принялся подводить итоги прошедшего дня. Итак, что мы имеем? А мы имеем шанс прожить жизнь заново. Первый день начался с шока. Конечно, не изумиться невозможно. Кто бы себя спокойно повёл в такой ситуации? Правда, я успел быстро адаптироваться, хоть не сразу, но успел настучать в торец врагам, удивить окружающих, заодно самого себя. Я приобрёл тут более высокий статус, по сравнению с прошлой жизнью, хоть и проблем прибавилось. Но имеется бонус – знания о будущих катаклизмах, что потрясут страну. Это всё плюс, причем огромный.
Минусы тоже есть. Например, моя несдержанность в словах и поступках, приведшая к конфликту. А ещё не думаю, что говорю и делаю. Мне кажется, что все нормально, но выходит наоборот. Впрочем, спрогнозировать реакцию окружающих невозможно. Все-таки эта жизнь и та, что я знал, разные. Люди стали другими за много лет. И теперь я словно белая ворона в черной стае. Свой среди чужих, чужой среди своих. Очень точное определение. Конечно, адаптируюсь со временем, но могут заметить такие, как Зеленин-старший, участковый Мокашов… Эти всё замечают. Братья Громины и дядя Миша Тихомиров как свидетельство. Правда, в этих случаях поступить по-другому было никак нельзя.
