— Конечно, — отвечал Алексей. — Я всю жизнь творил дела, угодные сатане. Но поклонялся последние годы Иисусу Христу.
— А как там, на том свете? — спросил наконец Пётр.
— Сам узнаешь! — сказал Голубинников, захохотал и растворился в воздухе.
Потом Иваненко увидел Вову Курляндского. Откуда-то Пётр знал, что тот стоит перед Голгофой в храме Воскресения в Иерусалиме. Вова о чём-то думал, но вдруг встрепенулся и посмотрел на Петра, как на привидение.
— Здравствуй, Вова, — сказал Пётр.
— Здравствуй, Петя, — сказал Вова. — Я ещё не очень привык к таким штукам. Почему ты просто не разузнал мой номер телефона?
— Ты случайно не знаешь Семёна Израилевича Кукушкина? — почему-то спросил Иваненко.
— Он мой пациент, я его врач. Определённо, я его знаю, если речь идёт не о каком-то другом Семёне Израилевиче Кукушкине, — ответил Вова.
— И где сейчас твой пациент?
— В одной из лучших клиник Израиля. Я регулярно созваниваюсь с его тамошним лечащим врачом.
— Он нужен мне здесь, в Москве! — сам того от себя не ожидая, заявил Пётр.
Курляндский странно посмотрел на него.
— Что ты конкретно предлагаешь?
— Приезжай в Москву вместе с ним.
— Способ общения у тебя, действительно, необычный, но я должен всё проверить, — почесал Вова свою густую шевелюру. — Знаешь ли, у Семёна Израилевича были проблемы не только со здоровьем…
Курляндский ещё продолжал что-то говорить, но Пётр его уже не слышал. Вскоре вслед за звуком исчезла и картинка.
* * *
Ещё Петру явилась женщина в накидке с капюшоном. Она долго гладила его по голове, затем потушила лампаду, отвела Петра за руку на его диван и уложила спать. Это было уже в седьмом часу утра.
Разбудил Петра звонкий и жизнерадостный женский смех. Было уже далеко за полдень. Смех доносился из-за притворённой двери в кухню.
Пётр никак не мог очухаться после крепкого сна. Так. Света работает «двое суток через двое», значит у неё опять выходной. Но это не её смех.
Он встал под холодный душ, привёл себя в порядок, и лишь тогда решился зайти на кухню. Женщину, сидевшую за столом, Иваненко сразу же узнал, хотя видел только на фотографии. Это была Ольга.
— А ваш жених бежит за ним следом, сигая через кусты, — говорила вдова растерянной Светлане. — Потом — пах! — стреляет Лёшеньке в спину и попадает прямо в сердце! Пуля навылет! — тут Ольга опять залилась своим звонким смехом. — А вот, кстати, и Камень наш! — кивнула она на Петра и ещё громче засмеялась.
«У бедной женщины помутился рассудок», — мелькнуло у Иваненко. И тут же ему представилось, как он с силой опускает вдове на голову статуэтку Петра Великого. Избавляет от мучений. Он тряхнул головой, и наваждение прошло.
— И меня убить хотите? — засмеялась Ольга, словно заглянув ему в душу. — Вот она — моя голова!
Вдова вскочила, начертила руками в воздухе гильотину и засунула в неё свою голову.
— Дёргайте рычаг! Скорее! Да дёргайте же, Камень, дёргайте, не стойте как вкопанный!
Пётр повиновался больной и дёрнул воображаемый рычаг. Ольга изобразила катящуюся голову с высунутым языком, а потом уселась на своё место.
— Ну, легче вам стало? Я теперь такая весёлая и лёгкая, как воздушный шарик! А раньше была серьёзная, важная. Вы не представляете, как я вам благодарна за то, что вы убили моего мужа!
И Ольга стала рассказывать, как она вприпрыжку скачет по улице, как её уже два раза выставляли из храма, потому что она не могла сдержать ликования и начинала кричать: «Христос воскресе!», — хотя до Пасхи ещё полгода.
Пётр завтракал и думал: «Господи, что же я наделал!» Он был готов к чему угодно, только не к этому. Обречь молодого, здорового и красивого человека на сумасшествие — это пострашнее убийства. Никогда ему теперь не забыть эту смеющуюся женщину с безумными глазами!
— А я видел вашу матушку! — попытался Иваненко вывести Ольгу из состояния экстатического возбуждения. — У нас с ней была интересная беседа…
Его слова вызвали у вдовы новый приступ смеха.
— «Меня очень утомляет мещанская психология», — передразнивала она свою мать. — Ну, говорила вам мамка про мещан, признавайтесь!
— Говорила, — признался Пётр.
— Так я и знала! — засмеялась Ольга. — А со свечницей тётей Машей вы, часом, не беседовали?
— Беседовал.
— Вот здо́рово! А про ассимиляцию Христовой крови с кровью причастников она вам, случайно, не рассказывала?
— Рассказывала.
— Ну так что же вы не смеётесь? Я, как вспомню тёти Машину теорию, сразу со смеху покатываюсь!
— А что в ней смешного?
— Это вы, Камешек мой ненаглядный, лучше у отца Илариона спросите!
— А кто это — отец Иларион? — насторожился Пётр.
— Тот, кто ваших пришельцев обнаружил! — снова засмеялась Ольга.
Светлана поставила перед вдовой тарелку с едой.
— Поешьте, Оленька, поешьте, — мягко сказала она и зна́ком показала Иваненко, чтобы он вышел.
Пётр пошёл в гостиную. Вскоре туда вышла и Света.
— Что ты думаешь? — спросила она.
— Понятно что.
— А я думаю, что она юродствует.
— Разве это не одно и то же?
— Петь, порою ты поражаешь меня своим невежеством! Вон книги стоя́т, читай!
— Ты лучше скажи мне, как она нас нашла?
— Говорит, что майор Степанов дал ей наш адресок.
— А что нам с ней дальше делать? Вдруг, если мы её отпустим, с ней случится беда?
— Уверена, что не случится. Всё, что могло случиться, с ней уже случилось…
— Гадаете, свихнулась я или юродствую? — засмеялась Ольга, выходя из кухни. — Ни то, ни другое. Просто мне очень хорошо. Может человеку быть хорошо? Христос воскресе!!! — во всё горло закричала она и бросилась к Светлане и Петру с объятиями.
— Воистину воскресе! — ответили оба.
— Ну я пошла! — сказала Ольга после объятий. — Ой, Камешек, чуть не забыла! Вот телефончик, — она вынула из кармана бумажку с написанным на ней сотовым телефоном, — спросишь Гаврилу. Я рассеянная, могу потерять. Мы с ним в одном храме познакомились…
— Кто он такой? — спросил Пётр.
— Чудесный парень, гранатомётами торгует! — засмеялась Ольга. — Просто так ему лучше не звонить. Звонить только, если гранатомёт понадобится! Правда, он всё равно может не подойти… Ну всё, убегаю! Спаси Господи за всё!
Она не стала вызывать лифт, побежала вниз по лестнице, и в подъезде ещё долго слышался её звонкий ликующий смех.
* * *
— Что ты обо всём этом думаешь? — спросила Светлана.
