Поэтому он не сразу заметил, когда именно в комнату украдкой проскользнул Скопцов. При виде творящегося кутежа тот облегчённо улыбнулся, налил себе какого-то из ликёров — но щёки его, отметил Валов, горели вовсе не из-за градуса. И уже значительно позже, когда то ли Хикеракли Гришевича, то ли Гришевич Хикеракли вытащил о чём-то поговорить, Сандрий с непривычки прикорнул, а За’Бэй с Драминым развернули на весь стол какое-то художественное плетение, Валов улучил момент и тихо осведомился у Скопцова, какой леший его так задержал.
— Проветриться надо было, — почти шёпотом отозвался тот.
— Это не ответ.
Скопцов посмотрел на него жалобно.
— Коля, можно я тебе не буду рассказывать? Это… ты только не сочти за грубость, но это не совсем твоё дело. Да и не моё, — быстро прибавил он. — В чём и парадокс.
Нетрезвый Валов таких парадоксов не понимал, и требование их понимать его че-рез-вы-чай-но, как сказал бы Хикеракли, возмущало.
— Просто у меня был… сложный день, — уклончиво улыбнулся Скопцов. — И мне очень бы хотелось, чтобы дальше всё складывалось просто.
— Ещё дальше, — За’Бэй развёл руками. — Аж за Пассажирским проспектом.
Граф Набедренных кивнул, Жорж вылупил глаза, а уж хэр-то Ройш ну такую физиономию скорчил, ну такую!
— И с какой целью вы вынуждаете нас трястись омнибусом? — осведомился он с видом человека, которого вознамерились непременно угостить крысиным помётом.
— А граф не рассказывал? — изумился За’Бэй. Ох уж этот граф!
За’Бэй ни минуты не сомневался, что Жорж вот им компанию составит. Потаращится, конечно, для порядка, тысячу раз переспросит, попробует убедить себя, что надо бы испугаться, — но в итоге (как обычно) плюнет и с превеликой радостью помчится. Но хэр-то Ройш!
Когда За’Бэй разглядел, что граф Набедренных выплывает на крыльцо Академии, беседуя с хэром Ройшем, он твёрдо уверился, что графу уже удалось неким немыслимым образом того соблазнить — не теперь же тратить время на уговоры, так и утро настанет.
— Виноват, — граф Набедренных безмятежно улыбнулся. — Это моя затея, и я надеялся сразить вас ей уже на месте. Но не мог предвидеть, что омнибус вас оскорбит.
Да ничего хэра Ройша не оскорбляет, это же ясно как день в стране с человеческой погодой.
— Если мы перестанем прикидываться колоннами Академии, — поспешил вмешаться За’Бэй, — то вполне успеем обернуться до полуночи.
Хэр Ройш сначала поджал губы, но потом всё-таки выдавил сквозь них что-то учтивое. Нелегко, наверное, с поджатыми губами этикет соблюдать.
За’Бэй, не дожидаясь остальных, нырнул под арку — всё равно до омнибуса кратчайшим путём ещё идти и идти. Как раз графу на объяснения хватит. Ну или не хватит — и все желающие дезертируют уже на Большом Скопническом.
Зря всё-таки граф хэра Ройша с собой поволочь вознамерился. Тот на самой невинной пьянке осенним листом трясётся — строгое у него, видать, семейство, потребностям юношества не сочувствующее. Ну то есть как «трясётся». Меленько, самым благовоспитанным образом, чтоб никто не прознал. А всё равно видно — пойди тут не увидь. В ноябре ещё граф впервые хэра Ройша на ужин пригласил, а тряска и к весне не прошла.
— Что самое обременительное в аристократическом бытии, господа? — раздалось за спиной у За’Бэя. — Несомненно, власть над судьбами человеческими.
За’Бэй только усмехнулся: наверняка хэр Ройш с графом не согласен, даже и назад смотреть не надо, чтоб знать, какую он сейчас мину скорчил.
— …И власть эта может скрываться под личинами как возвышенными, так и самыми омерзительными, но чаще выбирает такое сочетание одного с другим, от которого голова идёт кругом, — продолжал граф. — А поскольку головокружение для меня утомительно, я вечно предпочитаю отправить вызывающий его повод в долгий ящик. Вообразите, каково же было моё удивление, когда вверенные мне судьбы сами взмолились о мановении властной руки!
— Ещё бы они не взмолились, — бросил За’Бэй через плечо, но потом передумал, развернулся и двинулся спиной вперёд. — Это ж одуреть можно, если тот, кто обстоятельствами твоей жизни распоряжается, только оратории под нос насвистывает, а определённости не даёт.
— Каюсь, каюсь.
— Вы, граф, не кайтесь, вы пойдите и скажите: так и так, больше никаких пилюль.
Жорж открыл рот, хэр Ройш не уследил за бровями — соединить их сейчас в одну гримасу, получилась бы уморительная картина. Наверное, За’Бэй поторопился и композицию рассказу графа чуточку поломал, но в таком деле чем скорее разъяснишь, тем оно и лучше.
— Вы, граф, большой оригинал, — покачал Жорж своей игрушечной, в аккуратных кудряшках головой. Как есть комнатный пёсик, хоть на подушку усаживай.
— В связи с чем я хотел бы прямо сейчас прояснить для себя цель нашей прогулки, — хэр Ройш поддел носком сапога наледь, вновь укрывшую сегодня лужи. Кровный родственник он этим мартовским лужам — тоже не определился, имеется он уже на свете или пока рановато.
За’Бэй так и видел по лицу графа, что тот сейчас вновь ударится в поэзию. Поэзией пусть пассажиров омнибуса развлекает — те, даже если захотят, всё равно не прочуют, о чём разговор. А хэру Мартовской Луже надо бы без обиняков, а то сам за наледью спрячется, отковыривай его потом.
— Дело такое, — поперёк графа начал За’Бэй. — У графа есть выданные в срок пилюли для слуг и нет желания слуг ими угощать. А у меня есть приятели, которым от пилюль прок будет. Хорошие ребята, аптекари, чего-то там бодяжат против пилюль. Больше опытных образцов — выше шансы на успех, только образцы эти на дороге не валяются, всё-таки важным людям строго под роспись даются. Ну вот я и думаю их свести, графа-то с моими знакомыми аптекарями. И всё.
Хэр Мартовская Лужа вести прослушал с достоинством, на За’Бэя поглядел испытующе, помолчал-помолчал и обратился к графу:
— А мне-то думалось, вас лишь репертуар Филармонии и заботит.
— Жизнь ко мне безжалостна, — пожал плечами тот.
Между тем хэр Мартовская Лужа прозорлив чрезвычайно: одна лишь Филармония, один лишь грешный её репертуар!
Завернул как-то на ночь глядя За’Бэй к графу в особняк — идти было ближе с пьяных глаз. А граф засел себе в кабинете и недоумевает. Потому что как раз перед тем постучался к нему самый старый его лакей, спросил: ваше сиятельство, вы, конечно, извиняйте, но не пора ль пилюлями травиться?
Граф не понял. За’Бэй сначала тоже по пересказу не понял, но ему простительно, он-то и года в Росской Конфедерации не прожил.
Росская, конечно, Конфедерация — та ещё полоумная старуха. В местные законы поверить невозможно, а они чёрным по белому писаны и печатями заверены, вертись как хочешь. Изобрели когда-то в Европах пилюли против агрессии; не только, впрочем, пилюли, но и смеси газовые — преступников наказывать и бунты подавлять. Передали рецепты Четвёртому Патриархату, правительству Росской Конфедерации. С какими уж инструкциями — неведомо, но всяко не велели каждому в рот по пилюле класть в целях профилактики, как Четвёртый Патриархат в итоге сделал. Смертность сразу повысилась, рождаемость упала ниже просто некуда. Они ж экспериментальные, кому б в Европах в голову пришло, что ими целую страну накормят без разбора?
