Крис делает умное и очень задумчивое лицо, пальцем в воздухе водит, будто буквы рисует, потом сам себе кивает, блондина спрашивает: милостивый государь готов заложиться, что он размовляет по-русски? Тот моргает, и видно, как у него в глазах крестики-нолики прыгают: переводит сам себе и пытается уяснить. А Крис уже мне: дывысь, Филя, найкращий пример пустоложества. И к блондину: я рассказал другу анекдот, основанный на игре слов; не будем к нему возвращаться, но переведите, допустим, это: як це кляти москали наше сало называють? — як же ж? — це-ллю-лиит! — повбывав бы усих! Вы въехали? Ни-и? Тогда почему вы позволяете себе, не понимая ничего из сказанного, базлать полную пургу и стремать честных людей?
Блондин уже с лица бордовый и вот-вот упадёт. А Крис встал, плечи величественно развернул и раскатисто требует: переведите же господину Цунэхару, что нам с товарищем стыдно за вас! Что мы приносим господину Цунэхару извинения за вашу гнусную выходку!
И сел.
Блондинчик что-то пробормотал и боком-боком — исчез. На своё место вернулся и стал совсем маленьким. Самурай на него даже не посмотрел, но словно обгадил на лету, а нам поклонился и снова сел — после того, как сел Крис. И оба они с Крисом друг другу раскланивались и делали какие-то жесты, как бы говоря: моя твоя не понимай, но всё одно — зашибись.
Однако сумку с Граалем самурай на пол уже не ставил, а держал на коленях…
И тут приехал ещё один полицейский.
В ожидании парабеллума
Что и как происходило в лагере, я помню не очень хорошо. Не знаю, почему. Сумбур. Или, как сказал бы отец, сумбур вместо музыки. Наверное, я просто перенервничал… Хорошо, что мне сразу нашли Хасановну, я в три слова ей что-то объяснил, она распорядилась тащить сюда Лёвушку с клевретами, — в общем, дело попало в надёжные руки.
Я знаю, что это глюк, аберрация памяти — но меня как будто на самом деле, физически, передавали с рук на руки, не ставя на землю; все вокруг были огромные, страшные и усатые, опоясанные пулемётными лентами, с винтовками за плечами. Горели прожектора и шарили повсюду гибкими лучами…
И единственное, что выпадает из этого бреда, — как будто я вдруг оказался в тёплый солнечный день на даче, и всё было понятно и соразмерно, и никуда не летело, и я никуда не торопился… я не говорил ещё, какая у нас дача? — очень старый бревенчатый двухэтажный дом на берегу Енисея, на довольно крутом склоне, и вокруг дома лес: сосны и берёзы… — вот примерно так я и ощутил себя, когда вбежал в корпус, где жила Ирочка.
Не знаю, добивались ли древние легендарные китайцы со своим фэншуем того эффекта, которого добивается Ирочка чисто интуитивно? Не уверен. Что нынешние ни фига похожего не умеют, это точно.
Я только вбежал в дверь, а меня уже охватила любовь ко всему человечеству в целом и вот к этой маленькой его части, которая тихо радовалась жизни тут, в четырёх пенопластовых, обшитых гофрированным алюминием, стенах. Мне сразу захотелось сделать им что-то приятное, полезное, даже ненужное, но чтобы от души. Вообще-то я к этим её шалостям адаптирован, у меня на них иммунитет. Но тут и меня шарахнуло.
Устоял.
А многие, похоже, не устояли…
Входишь и попадаешь в холл. Из холла четыре двери в комнаты — и лестница на второй этаж. Всё до крайности утилитарно, как в вагоне. Так вот: пол в холле был устлан ковром, стоял посередине столик с телефонным аппаратом и широкой вазой, полной апельсинов, стояли кресла — лёгкие, складные, но кресла, — стоял большой плоский телевизор, на стенах висели картинки, картины, маленькие пластилиново-бумажно-тряпичные барельефчики, с потолка на нитках свисали странные птицы и ангелы… Я видел, что из этого сделала Ирочка (она называла свои рукоделия «узелками» — будь то картинки или какие-нибудь сооружения из соломинок для коктейля) — ну, примерно десятую часть, затравку. Всё остальное делали или приносили другие… В общем, уходить отсюда не хотелось. Особенно — идти обратно, к дождю и винтовкам.
Я постучал к Ирочке, она уже спала, её не хотели будить, она устала, потом поняли, что надо. Она увидела меня и заревела. Я велел ей собираться. Я сам чуть не ревел.
Самый подходящий момент наступает в самое неподходящее время.
Е. Т. Коломиец, из наблюдений
Цунэхару старался успокоиться. В происходящем была своя гармония, и её необходимо было суметь постичь. Мешало прежде всего то, что он оказался на грани потери лица, в затмении сердца доверившись полуграмотному соотечественнику. Прав был настоятель Гетан: неполное знание — это лишь сумма чужих заблуждений; а знание без просветления не может быть полным… И Цунэхару испытывал жгучий стыд, когда вспоминал себя, вскочившего с обличениями, невежу и дурака.
Это несколько мешало ему воспринимать происходящее. Даже тогда, когда полицейский через переводчика объявил, что найдено орудие преступления, и продемонстрировал хамидаси работы мастера Куро, Цунэхару не сразу понял, что это как-то касается его лично; только потом, когда почтенный пожилой горожанин, присмотревшись к клинку, высказал сомнения, поскольку эта вещь редчайшей работы стоила, скорее всего, очень, очень дорого! — а в высшем смысле она просто бесценна, — лишь тогда самурай Цунэхару постарался стряхнуть с себя пелену вины и возвратиться в текущую реальность. К него была цель. Вернее, Цель. Возможно, для достижения Цели ему придётся этих варваров убить или даже обмануть. Он готов. Цунэхару ещё раз проверил себя изнутри и подтвердил: готов.
Возможно, он как-то особенно посмотрел на русских, потому что «Леннон» чуть усмехнулся и подмигнул ему.
ИЗ РАССКАЗОВ ДЗЕДА ПИЛИПА (продолжение)
Ну, Стёпка, много я в жизни маразмов видел, но такое мне бы и в голову не пришло! Полный распад.
Я уже говорил, что первый полицейский банковским сторожем был? Второй — вообще библиотекарем оказался. Чем-то на нашего Криса похож, дылда такая — только подстрижен сильно по моде. И, кажется, пидор. Не знаю, почему мне так показалось, но вот…
Ну и чинганутый на всю голову, конечно. Тут, как говорится, однозначно.
Он, видишь ли, решил для себя так: поскольку в литературе и в кино все способы совершения преступлений уже описаны, нового абсолютно ничего давным-давно не придумывается, значит, главное — подобрать из книжек самое точно описание того, что произошло, и посмотреть, кто в книжке убийца. Ну, например, труп обнаруживают двое свидетелей, один из них посторонняя девочка, на столе недоеденная яичница с маленькими грибочками и кофе без сахара, время смерти — около девяти утра, время обнаружения — одиннадцать двадцать, на пальце след от снятого кольца, значит, убийца — соседка из квартиры напротив. Почему? А потому, что в романе «Гибель мёртвого трупа» писателя Джона Ф. Шита именно это преступление описано, и там убийца — соседка из квартиры напротив. Всё понятно?
