— Ты никогда не был нужен нашим детям, Рудолф ван Амстелвеен, — надменно произнес Николас. — Господь заботится о нас, посылая нам хлеб насущный и силы пройти через все испытания.
Лица ребят приняли благочестивое выражение. Долф едва сдерживал себя.
— Но при этом он предпочитает, чтобы мы рассчитывали на свои силы и побольше думали сами, — бросил он.
— Еретик! — крикнул Ансельм.
Вот и все. Слово, до сих пор словно бы носившееся в воздухе, наконец произнесено. Долф ответил, сохраняя невозмутимый вид:
— Не пытайтесь запугать меня, дон Ансельм, вам это все равно не удастся. А дело свое я знаю: наводить порядок после того, как вы здесь наломали дров. Господь знает, что работы у меня хватает.
Николас издал сдавленный вопль протеста. По его мнению, поведение Рудолфа переходило все границы. Ансельм воздел руки к небесам.
— Ты поcланец нечестивого, Рудолф ван Амстелвеен, и занят ты лишь тем, что сбиваешь нас с пути праведного и мешаешь нам исполнять волю всевышнего.
Ребята в испуге отпрянули. В их широко открытых глазах Долф прочитал немой вопрос: неужели он и вправду пособник дьявола?
Внезапно он осознал весь ужас своего положения. Одно лишь слово Ансельма или Николаса — и сотни сбитых с толку детей, пусть даже таких малышей, как эти, набросятся на него. Но где же Леонардо со своей дубинкой? Где Каролюс? Где его верные друзья и помощники? Он вспомнил о талисмане. Зажав медальон в ладони, он поцеловал грубое изображение девы Марии.
— Пресвятая Богородица покровительствует мне, дон Ансельм, — сказал он, придавая голосу угрожающие нотки. — Вы поплатитесь за оскорбления, нанесенные мне.
— Не клевещи, Рудолф. Не ты ли, сговорившись со старым евреем в Ротвайле, сбыл ему монеты, которые чеканил не иначе как сам дьявол?
«Пропади он пропадом, откуда ему это знать? — в растерянности соображал Долф. — Агентура у него работает исправно».
— Не ты ли силою колдовских чар поджег ночью столь нужную нам повозку? — продолжал монах, возвышая голос. — И не ты ли владеешь ножом, выкованным в кузницах преисподней, ибо нож твой не боится ржавчины и не становится тупым?
«Так, теперь я стал пособником дьявола только потому, что по случайности захватил с собой приличный хлебный нож. Что же дальше?» — размышлял Долф.
Стараясь казаться спокойным, он словно бы пропускал мимо ушей сыпавшиеся на него обвинения. Он не сводил взгляда с монаха, но в самой глубине его души шевелился страх.
— Объявляю тебя еретиком, исчадием ада. Несчастья будут сыпаться на нас до тех пор, пока ты пребываешь в стане крестоносцев, — закончил Ансельм свою обвинительную речь.
В толпе пронесся шум. Николас побледнел. Он не проронил ни слова. В глазах его сверкнула радость. Хвала всевышнему, этот чужеземец с севера, успевший так навредить Николасу в глазах детей, разоблачен. Долф также молчал. Пока еще молчал. Во-первых, он полагал, что ему не одержать в споре верх над священником просто потому, что он не очень хорошо представляет себе, о чем у них тут идет речь. Во-вторых, он понимал, что его молчание вынуждает противника говорить — вполне возможно, тот допустит оплошность, которую можно будет использовать.
Раздались несмелые голоса:
— Рудолф ван Амстелвеен не еретик!
— Он спас моего братишку!
— Рудолф носит на груди икону, я сама видела, как он молится.
Робкие возгласы быстро потонули в общем гомоне, но и этого было достаточно, чтобы Долф собрался с силами.
Значит, не все ребята отвернулись от него.
Эти голоса расслышал и Ансельм. Он желчно усмехнулся и стал обвинять мальчика в более тяжких грехах.
— Ты носишь одежду, которой никто из нас не видывал. Придя к нам, ты говорил на языке, неизвестном никому из живущих на земле. Когда все заболевают, ты остаешься здоров; когда все выбиваются из сил, ты не чувствуешь усталости. Наконец, когда все засыпают, ты потихоньку выбираешься из лагеря и спешишь к потайному месту встречи. Там ты сообщаешься с самим дьяволом и его приспешниками, там ты совершаешь жертвоприношения в честь своего господина — Сатаны! Я выследил тебя, Рудолф ван Амстелвеен, я шел за тобой по пятам и видел зрелище, леденящее душу. Оно слишком чудовищно, чтобы поведать о нем этим безгрешным детям.
Долф тяжело вздохнул. Противник прибегает ко лжи, а ложь — оружие слабых. Ну что ж, он даст хорошую отповедь.
— Дон Ансельм, как я слышал, почтенный настоятель собора в Ротвайле назвал вас отступником и лжесвященником и вы ничего не ответили ему. Почему бы это?
— Стану я отвечать на клевету! — огрызнулся Ансельм, но лицо его выдавало испуг.
— А с какой стати мне отвечать на клевету? Да, я не ношу рясу, не облачаюсь в белоснежные покровы, и вдобавок у меня нет времени молиться по многу раз в день. Но это еще не повод обвинять меня в ереси, а тем более в пособничестве дьяволу. Посмеете ли вы отрицать, что это я принес детям хлебы, когда алчные ротвайльцы отказались накормить путников? Может быть, вы скажете, что не я помог им обуть разбитые ноги в мягкую обувь из заячьих шкурок? Возьмете ли вы на себя смелость утверждать, что хоть один из этих детей, напуганных вами, обвинит меня в жестоком обращении с ними, в корыстолюбии и алчности? Ну, дети, кого из вас я обидел словом или делом?
— Истинно так, — раздались голоса. — Рудолф ван Амстелвеен заботится о нас, словно добрый господин.
Из толпы с трудом выбрался малыш, подбежал к Долфу и схватил его за руку.
— Рудолф настоящий герой! — звонко крикнул он.
Это был Тисс, тот самый Тисс, напуганный медведями-великанами и не побоявшийся противоречить монаху.
Симпатии ребят снова были на стороне Долфа, но Ансельм приберег про запас еще один коварный ход.
— Все так, это ты накормил детей, Рудолф ван Амстелвеен. Объясни же нам, каким образом удалось всего за одну ночь испечь восемьсот хлебов без помощи твоего господина, Сатаны. Ни одному человеку не под силу…
— Зато под силу пятерым, дон Ансельм. Булочник Гардульф, оба его подмастерья, Франк и ваш покорный слуга трудились всю ночь не покладая рук и обошлись без помощи сатаны, своими силами.
— Ах вот оно что — булочник Гардульф! Всему городу известно, что это нечестивец, одно имя чего стоит. Значит, хлебы пеклись у него, ты признал это, Рудолф ван Амстелвеен.
«Черт бы его побрал, вот цепляется!» — подумал Долф.
— Ваши обвинения вздорны, дон Ансельм. Будь Гардульф и взаправду нечестивцем, жители Ротвайля давным-давно прогнали бы его. Они ведь не так глупы.
Ход его мысли убеждал ребят. Они согласно кивали, напирая на стоявших впереди. Словесный поединок, к удовольствию зрителей, начинал походить на подлинный турнир. Дети с трепетом ждали очередной атаки Ансельма.
