Анджела нахмурилась и помотала головой. Она уже открыла рот, но передумала и вышла. Дверь закрылась.
— Высокомерие мужчин питает зависть. А вот женское… Мы думаем, как динозавры, и подсчитываем дни до нашего конца. Но только не женщина. Для нее вечность сродни вере. Великие войны и катаклизмы сотрясают мир, империи разваливаются в смертельных страданиях. Но она, женщина — вечна. Она — первородное, главное и потому вечное. Она не верит в динозавров и вряд ли верит в существование мира до нее. Мужчины будут забавляться своими игрушками, а женщина останется навеки в великой тайной связи с древом жизни.
Он замолчал и тишину нарушил я:
— А как в отношении сегодняшнего дня?
С лица Зеллаби слетел налет поэтичности, он посерьезнел.
— Если вы боитесь, что миссис Зеллаби не понимает чего-то, ясного для нас, то мне за вас страшно. Для человечества существуют две альтернативы — либо вымирание, либо уничтожение конкурирующих видов жизни. Мы столкнулись с видом, превосходящим нас умом и силой воли. И что мы можем им противопоставить?
— Ваши слова звучат, как акт о капитуляции. Уж не слишком ли вы категоричны в анализе событий, происходящих в маленькой английской деревеньке?
— Моя жена высказалась почти точь-в-точь. Я тщетно пытался ее убедить, что отнюдь неважно, где происходит. Важно, что все-таки происходит.
— Я больше беспокоюсь не о месте действия, а о вашей уверенности в своей правоте, — сказал я. — Ведь вы считаете, что Дети могут творить, что им заблагорассудится, и ничто не сможет их остановить.
— Наивно так думать. Возможно, нам будет трудно с ними справиться. Но ведь люди физически слабее многих животных. Однако, мы берем верх над ними, благодаря развитому мозгу, разуму. Победить нас могут только существа с еще более развитыми умственными способностями. Может показаться невероятным, что такие существа появятся. Но еще невероятнее, что мы позволим таким существам занять господствующее положение в мире. Вот вам факт — эдакая штучка из ящика Пандоры — объединенные мозги. Две сети — одна из тридцати, другая из двадцати восьми элементов. И что можем мы, с нашими разобщенными мозгами, против тридцати, работающих, как один?
Я возразил в плане, что даже в такой ситуации у нас преимущество: Дети вряд ли могли за семь лет усвоить достаточно наших знаний, чтобы успешно противостоять всей сумме человеческого разума. Зеллаби только покачал головой.
— У правительства были свои причины снабдить их прекрасными преподавателями. Так что сумма их знаний тоже весьма значительна. Френсис Бекон как-то выразился — знания сами по себе еще не сила. Британская энциклопедия ничего не стоит, если не уметь ею пользоваться. Знания — топливо. А нужен еще мотор, чтобы превратить это топливо в силу. И более всего на свете меня пугает мысль: сила понимания знаний, тридцать раз превышающая мою. Я не могу себе это даже представить.
Я нахмурился. Как всегда я немного недопонимал Зеллаби.
— Вы всерьез уверены, что у нас нет путей увести Детей с дороги, по которой они направились?
— Уверен, — твердо ответил Зеллаби. — У вас есть предложения? Про события минувшей ночи у вас есть представления. Жители Мидвича намеревались атаковать Ферму. Итог — они избили друг друга. А пошли с той же миссией полицию или регулярную армию, произойдет тоже самое, если не хуже.
— Возможно, — сказал я. — Но должны быть и другие методы. Насколько я понял из ваших слов, о них никто ничего толком не знает. Эмоционально они отделились от матерей в очень раннем возрасте, если вообще к ним применимо понятие эмоции. Большинство из них пошло на полный разрыв семейных уз. В итоге деревня оказалась отрезанной от любой информации о них. До недавнего времени о них думали, как об индивидуальностях. Но вот их стало трудно отличать и мы видим в них уже только коллектив, состоящий из двух личностей.
— Вы совершенно правы, мой дорогой друг. Идет явная потеря контактов и симпатий. Но в этом торопятся и преуспевают они, а не мы. Я старался быть с ними как можно в более близких отношениях и все равно нахожусь как бы на расстоянии. И несмотря на все свои усилия, я вижу в них двух, так сказать, людей, а не пятьдесят восемь. И думаю, что у всех сотрудников Фермы та же история.
— Вопрос остается открытым — как получить побольше сведений о них?
Помолчали.
— Вам не пришло в голову, дорогой друг, — сказал Зеллаби, — что ваше место — здесь? Сможете ли вы теперь спокойно отсюда уехать? В обоих смыслах. Может, Дети считают вас одним из нас?
Для меня это была новая и необычная идея. Я твердо решил ее проверить.
Бернард уехал на машине констебля, а я взял его легковушку и отправился на изыскания. Ответ я получил сразу же по выезде на дорогу в Онили. Странное чувство. Мои руки и ноги без моего ведома остановили машину и повернули назад. Одна из девочек сидела на обочине и смотрела на меня безучастным взглядом. Я попробовал повторить попытку. Но руки не слушались. Ногой я так и не смог дотянуться до педали. Тогда я сказал девочке, что живу не в Мидвиче и хотел бы попасть домой. Та только покачала головой. Мне не оставалось ничего лучшего, кроме как вернуться.
— Гм, — молвил Зеллаби. — Итак — вы почетный гражданин Мидвича. Я так и предполагал. Я уже попросил Анджелу сказать кухарке, чтобы готовила и на вас. Так-то, мой дорогой друг.
Пока происходила наша с Зеллаби беседа в Киль Мейне, похожий разговор шел на Ферме. Доктор Торренс почувствовал себя более свободным в присутствии полковника Уэсткота и старался более четко отвечать на вопросы. Но констебль опять ничего не понял.
— Боюсь, я вряд ли смогу более ясно обрисовать ситуацию, — сказал доктор.
Констебль нетерпеливо заворчал.
— Мне все говорят, что никто здесь не в состоянии объяснить ситуацию. Все мне талдычат, что эти дети каким-то образом ответственны за трагедию минувшей ночи. Даже вы, кто с моей точки зрения отвечает за них. Я соглашаюсь, что не понимаю, как пацанятам позволили выйти из-под контроля и они наделали столько бед. Странно только, что все ждут, что я все пойму. Как констебль я хотел бы выслушать и зачинщиков.
— Сэр Джон, я уже пытался растолковать вам, что здесь нет зачинщиков.
— Знаю, знаю, вы уже говорили. Что-де, они все одинаковые и такое прочее. Это хорошо в теории. Но ведь в любой компании есть лидеры. Возьмите их и вы справитесь со всеми остальными.
Констебль замолчал. Доктор Торренс обменялся беспомощным взглядом с полковником Уэсткотом. Бернард пожал плечами и кивнул. Доктор Торренс стал выглядеть еще более несчастным.
— Хорошо, сэр Джон. Вы собрались приказывать и мне придется подчиниться. Но, предупреждаю вас, следите за своими словами — Дети очень чувствительны.
