— Предводитель был всегда себе на уме, — начал он без вступления, так что Руслан едва успел включить диктофон. — С нами — остальными детьми, он не играл. Да и мы с ним не особо-то и хотели. Конечно, сейчас жирный баран Гуюк всем рассказывает, что они с Предводителем были, как братья. Неправда. Ни с кем он не был, как брат. Разве что жрец, Михра целыми днями проводил у него в доме, везде таскался за ним, словно собачонка. Конечно, мы смеялись, про себя. Вслух боялись, как-никак — сын бога.
Докончив огурец, рука потянулась, было ко второй стопке, но передумала и сделала выбор в пользу бокала пива.
— Что Предводитель любил, так это играть в карты. Еще бы, с его-то везением! Может, папаша наградил сынулю даром каким, может, жрец научил, да только в карты Михра всегда выигрывал. В любой игре! Так, будто знал что у других игроков на руках. У нас поэтому с ним и играть перестали. Почти перестали. Всегда найдутся дураки, что желают испытать удачу.
Бокал был осушен наполовину, рука, было, снова потянулась к стопке, и снова сдержалась.
— Как Михра в первый поход начал людей собирать, я тоже решил идти, молодой был, горячий. Папаша мой — пусть душа его вечно отдыхает в городе у безбрежных лугов — вожжами было хотел вразумить, но не получилось. Хотя чего было ловить в том походе, как появились эти, чужаки. Михра их сразу принял и во главе воинов наших поставил. Слыханное ли дело! Не из племени, пришлых!
— Погоди, — Руслан остановил руку с бокалом, регулярно путешествующим ко рту, — кто появился?
— Чудак-человек. Говорю ж тебе, пришлые. Чужаки!
* * *
Коридор, короткий коридорчик. Пять. Пять шагов из одного конца с деревянной дверью, ведущей во двор, до другого с дверью, оббитой дерматином с табличкой «Директор».
Андрею Зайкину казалось, что палач там долго. Непозволительно, непростительно долго. Секунды растягивались в часы, минуты в дни. По прошествии пяти дней, двери, дерматиновые двери открылись, в коридоре показался палач.
— Пошли, — Андрей кивнул ему на деревянные двери, — разговор есть!
Во внутреннем дворике заведения оказалось на редкость уютно. Тенистые аллеи, беседки, игровые площадки, утопающие в зелени, — явный диссонанс с фасадом здания. Впрочем, детей не наблюдалось. То ли они на занятиях, то ли это все так — для показухи.
Скамья, каменная скамья в виде дельфина, под свисающими ветвями ивы, нашлась довольно быстро.
Андрей чуть ли не силой усадил вяло сопротивляющегося палача на нее.
— Говори!
— Э-э, что?
— Все говори. И имей в виду, я здесь, как полицейский, так что юлить и отнекиваться нет смысла!
— Да я и не…
— Не морочь мне голову! Я все слышал, все!
— Э-э-э…
— Откуда ты знаешь Рокфеллеров, какие делишки связывают тебя с ними?
— Рокфеллеров? А ты откуда?..
— Здесь я задаю вопросы! — слишком поздно Андрей сообразил, что они здесь один на один. По большому счету, палача следовало бы привезти в отделение, ну а там уж, в присутствии местных властей…
— Рокфеллеры, думаю, могу рассказать. Слушай.
Рассказ палача
Губы, разбитые губы, потеряв форму, превратились в кровавое месиво. Один глаз заплыл окончательно, второй являл собой узкую щель между кровоподтеками. Видимые части тела также несли следы побоев. К тому же человек был привязан. К столу. Кажется, прозекторскому. Впрочем, те, кто привязывал, были недалеки от истины — человек умирал.
Не следовало быть телепатом, или врачом, чтобы понять это.
На Сифе не особо церемонились с компрачикосами. Впрочем, ни на одной мало-мальски цивилизованной планете с ними не церемонились. «Qui pueros vendis, plagiarius est tibi nomen»* (*тебе, продающему детей, имя — плагиатор (лат.)).
Руслана вызвали сюда, чтобы он свершил правосудие, однако услуги палача здесь явно не требовались. Ибо правосудие свершилось, или совершается.
Вытянув нож, Руслан перерезал веревки, стягивающие конечности жертвы. Он не питал особой жалости к компрачикосам, как и любви к пыткам.
Повернувшись на бок, жертва тут же подтянула под себя ноги. Почти поза зародыша.
Какими мы пришли в этот мир — такими уйдем.
— С-спасибо, — губы, разбитые губы с трудом формировали звуки. Впрочем, слова можно было разобрать.
Пожав плечами, Руслан спрятал нож.
— Ты — палач, телепат, — наверняка, произнесение слов доставляло ему мучение, но он говорил. — Конечно, палач, я сразу понял, только они затянули с вызовом тебя.
Пододвинув стул, Руслан присел рядом, раздумывая, не прекратить ли мучения человека одним ударом.
Лежащий, к тому же плохо видящий странным образом угадал его мысли.
— Погоди, не торопись. Я расскажу тебе одну историю. Интересную историю. Ты думаешь, вы — телепаты, такие особенные, венец творения, все такое…
Руслан так не думал, во всяком случае — сейчас. Возможно, когда-то… Сейчас он просто делал свою работу.
— Черта с два! — человек закашлялся, вместе с воздухом, выталкивая сгустки крови. Наверняка, одно из поломанных ребер пробило легкое. В таком случае — у парня еще меньше времени, чем думал Руслан. — Знаешь, похищения младенцев под покровом ночи, сажание их в бочки — в прошлом. Мы уже давно работаем на заказ, — человек снова закашлялся, выплевывая кровь. — Ну, есть стандартные уроды, карлики там, с хвостом, рогами, но этот заказ, я запомнил, потому что он — особенный. И денежный, очень денежный. Нам заказали ребенка-телепата!
— Ребенка теле… — впервые Руслан заговорил с умирающим. — Но это не… — все знали — способность читать мысли — случайная мутация, не передающаяся по наследству. У двух телепатов рождались обычные дети, в то время как «нормальные» родители могли произвести на свет чтеца мыслей. Сотни, тысячи научных и околонаучных трудов посвящены «проблеме» телепатии. Десятки гипотез, почему и отчего возникает данная мутация, и какие факторы влияют на нее.
— Хардкванон. Ты не знаешь Хардкванона? Конечно, не знаешь. Его казнили в прошлом году на Паризе. Легенда среди компрачикосов. Я тогда обратился к нему. У Хардкванона много лет назад был подобный контракт. Тоже — ребенка, тоже — мальчика, тоже — телепата. И тоже денежный. Что он только не придумывал — и в космос утробу помещал, и излучениями воздействовал, и препаратами, и гены вживлял… материала ушло — куча, на миллионы.
Руслан поморщился — под материалом компрачикосы подразумевали человеческие эмбрионы.
— А ведь, что ребенок — телепат можно понять только в сознательном возрасте! Ну, более-менее сознательном. Мы тест придумали, не тот тест Рохаша, которым везде определяют телепатов, а наш тест. Я думаю, что сейчас упадет плита и всех в комнате раздавит. Всех, кроме тех, кто стоит в углу, рядом со мной. И знаешь — он уползает! Младенец, который не то что говорить, а и ползать-то толком не умеет, тем не менее — ползет. Главное здесь мыслить образами, а не словами.
