Чтение таблиц было делом увлекательным, но время было уже позднее. Вальтер встал из-за компьютера и прошёлся по дому. Потолки здесь везде были старинные — сводчатые и очень высокие, а окна — длинные и стрельчатые. Казалось, что ты находишься в каком-то старинном замке, но это было ложное впечатление. Одноэтажный дом смотрителя маяка, пристроенный к высокой башне, вот и всё, что это было. Пристройка в виде веранды и ещё две жилых комнаты, которые были добавлены Вальтером, не слишком выбивалась из архитектурного замысла, но и не могли соответствовать ему полностью. Те, кто когда-то проектировали маяк с домиком смотрителя, меньше всего думали о комфорте этого самого смотрителя. Имелось в виду, что смотритель и его семейство будут жить хотя и в просторном доме, но в условиях суровых. Огонь — наверху, а дом для проживания — внизу. Вот и всё. Огород, сад — это уже на усмотрение человека, живущего там — места для этого было достаточно, но в целом замысел архитектора был достаточно жёстким.
Вальтер заглянул в комнату Эйрика. Тот уже спал. Его мать строго относилась к соблюдению режима, и её приказ ложиться спать не подлежал обсуждению.
Вальтер заглянул в комнату дочери. Та сидела перед телевизором и во все глаза смотрела телевизор.
— А ты чего не спишь?
— Ой, тут такое показывают! Разве тут уснёшь?
Вальтеру даже стало интересно, что же это такое могут показывать по этому дурацкому телеящику. Оказывается, это был какой-то захватывающий художественный фильм.
— Допустим, что так, — пробормотал Вальтер и молча уселся рядышком с дочерью, чтобы вникнуть в то самое, что она смотрит.
Сюжет был совершенно умопомрачительный. Одна девушка, работавшая поваром в дорогом ресторане, влюбилась в прекрасного юношу, но с этих самых пор все овощные блюда, которые девушка до этого так прекрасно готовила, стали очень невкусными, и все посетители ресторана жаловались на их отвратительное качество. Потом пришли сыщики. Проведённое расследование показало, что овощи взбунтовались против девушки, ибо не одобрили её жизненного выбора…
— Какой ужас, — пробормотал Вальтер. — А овощи, они что — живые, что ли?
— Ну да! Это же сказка! Они сами были влюблены в эту девушку, и их взбесило, что она полюбила не их, а того юношу.
Вальтер схватился за голову.
— И как же ты можешь смотреть такое?
— А что же мне ещё смотреть? — возразила дочь.
— Ну, что-нибудь хорошее, полезное показывают сейчас по телевидению или уже нет?
— Уже нет. Фильмы с артистами — только из Авдации, а мультики только из Нифонии. Показ фильмов из всех остальных стран мира почему-то прекращён полностью. Может, там, что и есть хорошего, но мы об этом узнать не можем.
— Я не сомневаюсь, что есть, — сказал Вальтер. — Раньше это было ни для кого не секретом, но теперь все заслуги приписываются только трём народам, а остальные — как бы вне закона!
— Ой, папа! Не принимай этого так уж близко к сердцу!
— Авдация, Нифония, — пробормотал Вальтер. — Что за проклятые страны! Блистательная цивилизация эйнов исчезла, а какие-то безумные государства, вроде Нифонии или Авдации — процветают!
— Папа, не бубни! — сказала дочка. — Тут такое происходит, а ты меня отвлекаешь!
— Ложилась бы ты спасть, доченька, — сказал Вальтер вставая.
— В такую бурю ляжешь! Сам-то ты чего не ложишься?
— Буря испортила все мои планы. Сейчас и я тоже лягу. Схожу на башню, посмотрю оттуда на море, да и лягу спать.
Альбина содрогнулась от ужаса при мысли о том, что отец в такую непогоду будет взбираться на вершину маяка и оттуда зачем-то смотреть на море, вместо того, чтобы наслаждаться телевизором, но ничего не сказала. Она знала, что отца нельзя переубедить.
Вальтер взял у дочери пульт и, не говоря ни слова, выключил звук телевизора.
— Что ты делаешь! — закричала Альбина. — Ведь там же сейчас — самое интересное!
— Послушай, — сказал Вальтер. — Много лет тому назад, когда я со своими друзьями искал деревья, пригодные для изготовления нашего плота, мы наткнулись на маленькое дикое лесное племя под названием Ри-паха, что на их языке означает «правильные люди». Все остальные люди, по их мнению, были неправильными.
— Что мне за дело до этих дикарей! — возразила Альбина. — Я хочу смотреть телевизор.
— Сейчас я расскажу тебе про это племя, и тогда смотри, сколько хочешь. Так вот, в языке того племени — всего сто слов, которые сводятся к ста простейшим мыслям. Они не знают ни будущего, ни прошлого, у них нет ни легенд, ни преданий. Они вообще не делают никаких рассказов друг другу. У них даже нет слов «папа» и «мама», они не умеют считать даже до одного, и они не отличают множественного числа от единственного. У них нет никаких видов искусств — они не поют, не танцуют, не рисуют, не вырезают. Они ни о чём не мечтают, а у их детей нет игрушек, и дети не знают никаких игр.
— Ну и что ты этим хочешь мне сказать? — удивилась Альбина.
— Эти люди — позор всей нашей планеты. Почему они такими стали — не знаю. Возможно, сами выбрали для себя такой путь ещё в глубокой древности, возможно, они пали жертвою какого-то сознательного эксперимента существ намного более развитых, чем они. Но теперь факт остаётся фактом: они не способны ничего выучить из того, что создало человечество. Они не могут научиться счёту, не могут освоить никакого ремесла… При всём при этом они считают, что только они одни — нормальные люди, а все остальные — сумасшедшие. Именно такими, как люди из племени Ри-паха, и делает из всего человечества телевизор. И, если я не уверен, что они являются продуктом сознательного эксперимента, то в этом случае я убеждён: над всеми нами ставится сознательный эксперимент по уничтожению всего разумного на нашей планете.
Альбина замахала руками:
— Ой, папа, ну, что ты такое говоришь! Ну, кому это нужно — ставить над нами какой-то там эксперимент. Просто есть телевизор, а есть телезрители. Вот и всё. И ничего больше!
Вальтер молча встал со своего места и отправился в свою башню. Поскольку жилой дом был к ней пристроен непосредственно, ему не пришлось выходить под дождь и ветер. Дубовая дверь, ведущая в башню, была, как обычно, заперта на ключ. Вальтер отпер дверь и включил свет. Каменная труба, озарилась изнутри тусклым светом. По узкой винтовой лестнице Вальтер поднялся наверх. Легко сказать: поднялся! Это был очень тяжёлый подъём, и даже молодые жаловались на то, что подниматься здесь очень тяжело. Но Вальтер в свои пятьдесят семь лет шёл по гулким железным ступенькам легко и бодро. Наверху он дышал всё так же ровно, как и внизу, словно бы он и не поднимался вовсе никуда… Это был всё ещё сильный человек!
