понятия не имел, что его ответ станет ключевым заявлением, откровением того, что Татаров считал правдой.
Он сказал:
– Я пытаюсь решить гипотезу Пелерена или, если вам угодно, описать ее таким образом, вывести теорему. Жан-Луи Пелерен был французом, одним из величайших математиков двадцатого века. Его гипотеза касается так называемой топологической теории узлов, она остается недоказанной почти сто лет. Я применяю к ней радикальный метод построения теоремы, модель, которая существует, или, возможно существует, или может существовать посредством одной социологической теоремы. Вы записываете это, мистер Мэтсон?
– Да, – ответил я, стыдясь признаться, что мои навыки стенографии были крайне скудны.
– Социологическая теорема может быть выражена нематематическими терминами как теорема Томаса. Вы, конечно, слышали о ней. (Я не слышал. Я с бешеной скоростью продолжал строчить в блокноте.) По мнению Томаса – на самом деле их было двое, оба по фамилии Томас, – если ситуация определяется людьми как реальная, то она будет иметь реальные последствия. Такую ситуацию можно описать. Это ситуация, которая порождает действие, реакцию, факт. Эта интерпретация, это определение – не объективны, а субъективны. На действия и реакции влияет субъективное восприятие ситуации.
Томасы были социологами, они изучали человеческое поведение и человеческое общество, но для меня они сформировали красивую гипотезу, которую можно было выразить математикой.
Мне крайне интересно, что гипотеза Пелерена, затрагивающая проблему движения и формы в бесконечно малых переменных четвертого измерения, могла бы быть решена эквивалентом теоремы Томаса, исходя из реальности ее следствий. Это работа меня увлекает. У меня есть несколько блестящих юношей и девушек, которые изучают ее вместе со мной. Мы надеемся в течение следующих пяти лет – или, возможно, чуть позже – опубликовать первый черновой вариант теоремы.
Я пару минут сидел молча, записывая сказанное в блокнот, делая вид, что мой ум напряженно работает. Я нервничал. И наконец собрался с духом.
– Профессор Татаров, не могли бы вы выразить теорему Томаса в терминах, понятных моим читателям?
– Разумеется. Она гласит: «Если ситуации определяются людьми как реальные, они реальны по своим последствиям. Иными словами, толкование ситуации порождает действие».
Он внимательно наблюдал за мной, пока я записывал это от руки.
– У вас больше нет вопросов, – подытожил Татаров, когда я закончил.
У меня их не было.
– Вы поняли, что я сказал?
– Прекрасно понял. Спасибо, профессор Татаров.
Два интервью (2. Сент-Кильда, Виктория, 2005 год)
В 2005 году в Сиднее состоялся конгресс, на котором ученые обсудили текущее состояние квантовой механики и теории поля. Его участниками были в большинстве своем ведущие математики и физики элементарных частиц в этой конкретной области исследований. Одна из газет, для которой я время от времени писал статьи, предложила отправить меня в Австралию для освещения конгресса. В годы бурной юности я полюбил Австралию и пришел в восторг от перспективы еще раз побывать там. Я вцепился в эту возможность. (Я подумал, что снова смогу встретиться с Кириллом Татаровым, но этого не случилось. Позже выяснилось, что его приглашали, но он отказался.)
Имея около шести недель на подготовку, я провел все предварительные изыскания, какие только смог, в поисках информации о самых важных персонах, которые будут там присутствовать и выступят с докладами. Я прочитал как можно больше их недавно опубликованных работ, но, как и следовало ожидать, с трудом понимал заумную терминологию как квантовой физики, так и теории поля.
Пока продолжался этот период моих исследований, я предпринял усилия, чтобы разыскать кое-кого в Австралии, человека, с которым у меня произошла краткая встреча, но с которым я хотел бы познакомиться ближе. Я знал: найти нужного мне человека будет нелегко, это все равно что искать иголку в стоге сена, но в данном случае мне повезло.
Это было до того, как социальные сети широко вошли в нашу жизнь, поэтому я разместил рекламу в блогах и на досках объявлений австралийских чатов. Я представился профессиональным писателем, ведущим серьезное историческое исследование. Я сказал, что хотел бы восстановить контакт с австралийским инженером-строителем, который 11 сентября 2001 года летел внутренним американским рейсом, а именно рейсом 1757 «Северо-Западных авиалиний» из Шарлотта, Северная Каролина, в Детройт, штат Мичиган, который в середине полета был перенаправлен в Колумбус, штат Огайо.
Мой поиск оказался успешным – ответ пришел на следующий день, и я получил осторожно составленное письмо от него самого. Имя этого человека было Чарльз Тьюлис.
Он жил и работал в Сент-Кильде, штат Виктория.
Мы обменялись несколькими электронными письмами, готовя почву для встречи. Он оставался настороже, требовал, чтобы наши сообщения передавались в соответствии с особым протоколом безопасности и анонимности. Как только этот вопрос был решен, он начал общаться более открыто.
Тьюлис сказал, что готов встретиться и обсудить события 11 сентября при условии, что я не буду цитировать его дословно, не буду называть его имени или любым другим образом идентифицировать его. Он также добавил, что, хотя и был пассажиром самолета, летевшего в Детройт, он не помнит, что разговаривал со мной или с кем-то еще ни в самолете, ни в здании аэровокзала в Колумбусе. Я согласился с его условиями, но вскоре точно установил, что он тот самый парень, с которым я коротко пообщался в тот день. Я заверил его, что меня интересует только 11 сентября, что я хочу понять, что на самом деле произошло с самолетом, который, как утверждается, врезался в Пентагон.
В следующем электронном письме он сказал мне, что другие профессионалы – инженеры, архитекторы, строители и так далее – не раз говорили о недостоверности официальной версии событий, но они неизменно получали предупреждения от неких неназванных правительственных агентств и чиновников. Стандартный ответ на запросы сводился к тому, что угоны якобы были тщательно расследованы, результаты расследований переданы Комиссии по терактам 11 сентября, отчет которой был опубликован в 2004 году, так что теперь дело закрыто.
Тьюлис сказал мне – и в то время я воспринял это отчасти как предостережение, – что он знал многих людей, инженеров, как и он сам, но также очевидцев, семьи жертв, ученых, пилотов авиакомпаний, исследователей, которых неким образом заставили замолчать после их попыток предать гласности свои сомнения относительно того, что могло случиться на самом деле. Он слышал о людях, которых предупредили о риске потери работы, о тех, кого досрочно отправили на пенсию или кому в качестве платы за молчание выплатили суммы, не подлежащие разглашению. Это были слухи, но он узнал об этом из стольких разных источников, что был вынужден верить, что что-то из этого было
