Утром, когда Бетли вышел из сарая, солнце светило ярко и вымытая дождиком зелень была такая свежая, что все ночные разговоры показались ему всего лишь страшными сказками.
Чернобородый фермер был уже на своем поле — его рубаха пятнышком белела на той стороне речки. На миг журналисту подумалось, что, может быть, это и есть счастье — вот так вставать вместе с солнцем, не зная тревог и забот сложной городской жизни, иметь дело только с рукояткой лопаты, с комьями бурой земли.
Но лесничий быстро вернул его к действительности. Он появился из-за сарая с ружьем в руке.
— Идемте, покажу вам одну штуку.
Они обошли сарай и вышли в огород с задней стороны дома. Тут Меллер повел себя странно. Согнувшись, перебежал кусты и присел в канаве возле картофельных гряд. Потом знаком показал журналисту сделать то же самое.
Они стали обходить огород по канаве. Один раз из дому донесся голос женщины, но что она говорила, было не разобрать.
Меллер остановился.
— Вот посмотрите.
— Что?
— Вы же говорили, что вы охотник. Смотрите!
На лесенке между космами травы лежал четкий пятилапый след.
— Медведь? — с надеждой спросил Бетли.
— Какой медведь? Медведей уже давно нет.
— Значит, отарк?
Лесничий кивнул.
— Совсем свежие, — прошептал журналист.
— Ночные следы — сказал Меллер. — Видите, засырели. Это он еще до дождя был в доме.
— В доме? — Бетли почувствовал холодок в спине, как прикосновение чего-то металлического. — Прямо в доме?
Лесничий не ответил, кивком показал журналисту в сторону канавы, и они молча проделали обратный путь.
У сарая Меллер подождал, пока Бетли отдышится.
— Я так и подумал вчера. Еще когда мы вечером приехали и Стеглик стал притворяться, что плохо слышит. Просто он старался, чтобы мы громче говорили и чтобы отарку все было слышно. А отарк сидел в соседней комнате.
Журналист почувствовал, что голос у него хрипнет.
— Что вы говорите? Выходит, здесь люди объединяются с отарками? Против людей же!
— Вы тише, — сказал лесничий. — Что значит “объединяются”? Стеглик ничего и не мог поделать. Отарк пришел и остался. Это часто бывает. Отарк приходит и ложится, например, на заправленную постель в спальне. А то и просто выгонит людей из дому и занимает его на сутки или двое.
— Ну, а люди-то? Так и терпят? Почему они в них не стреляют?
— Как же стрелять, если в лесу другие отарки? А у фермера дети и скотина, которая на лугу пасется, и дом, который можно поджечь… Но главное — дети. Они же ребенка могут взять. Разве уследишь за малышами? И кроме того, они тут у всех ружья взяли. Еще в самом начале. В первый год.
— И люди отдали?
— А что сделаешь? Кто не отдавал, потом раскаялся…
Он не договорил и вдруг уставился на заросль ивняка в шагах пятнадцати от них.
Все дальнейшее произошло в течение двух — трех секунд.
Меллер вскинул ружье и взвел курок. Одновременно над кустарником поднялась бурая масса, сверкнули большие глаза, злые и испуганные, раздался голос:
— Эй, не стреляйте! Не стреляйте!
Инстинктивно журналист схватил Меллера за плечо. Грянул выстрел, но пуля только сбила ветку. Бурая масса сложилась вдвое, шаром прокатилась по лесу и исчезла между деревьями. Несколько мгновений слышался треск кустарника, потом все смолкло.
— Какого черта! — Лесничий в бешенстве обернулся. — Почему вы это сделали?
Журналист, побледневший, прошептал:
— Он говорил, как человек… Он просил не стрелять.
Секунду лесничий смотрел на него, потом гнев его сменился усталым равнодушием. Он опустил ружье.
— Да, пожалуй… В первый раз это производит впечатление.
Позади них раздался шорох. Они обернулись. Жена фермера сказала:
— Пойдемте в дом. Я уже накрыла на стол.
Во время еды все делали вид, будто ничего не произошло.
После завтрака фермер помог оседлать лошадей. Попрощались молча.
Когда они поехали, Меллер спросил:
— А какой у вас, собственно, план? Я толком и не понял. Мне сказали, что я должен проводить тут вас по горам, и все.
— Какой план?.. Да вот и проехать по горам. Повидать людей — чем больше, тем лучше. Познакомиться с отарками, если удастся. Одним словом, почувствовать атмосферу.
— На этой ферме вы уже почувствовали?
Бетли пожал плечами.
Лесничий вдруг придержал коня.
— Тише…
Он прислушался.
— За нами бегут… На ферме что-то случилось.
Бетли еще раз поразился слуху лесничего, как сзади раздался крик:
— Эй, Меллер, эй!
Они повернули лошадей, к ним, задыхаясь, бежал фермер. Он почти упал, взявшись за луку седла Меллера.
— Отарк взял Тину. Потащил к Лосиному оврагу.
Он хватал ртом воздух, со лба капали капли пота.
Одним махом лесничий подхватил фермера за седло. Его жеребец рванулся вперед, грязь высоко брызнула из-под копыт.
Никогда прежде Бетли не подумал бы, что он может с такой быстротой мчаться на коне. Ямы, стволы поваленных деревьев, канавы неслись под ним, сливаясь в какие-то мозаичные полосы. Где-то веткой с него сбило фуражку, он даже не заметил.
Впрочем, это и не зависело от него. Его лошадь в яростном соревновании старалась не отстать от жеребца. Бетли обхватил ее за шею. Каждую секунду ему казалось, что он сейчас будет убит.
Они проскакали лесом, большой поляной, косогором, обогнали жену фермера и опустились в большой овраг.
Тут лесничий спрыгнул с коня и, сопровождаемый фермером, побежал узкой тропкой в чащу редкого молодого просвечивающего сосняка.
Журналист тоже оставил кобылу, бросив повод ей на шею, и кинулся за Меллером. Он бежал за лесником, и в уме у него автоматически отмечалось, как удивительно переменился тот. От прежней нерешительности и апатии Меллера не осталось ничего. Движения его были легкими и собранными, ни секунды не задумываясь, он менял направление, перескакивал ямы, подлезал под низкие ветви. Он двигался, как будто след отарка был проведен перед ним жирной меловой чертой.
Некоторое время Бетли выдерживал темп бега, потом стал отставать. Сердце у него прыгало в груди, он чувствовал удушье и жжение в горле. Он перешел на шаг, несколько минут брел в чаще один, потом услышал впереди голоса.
В самом узком месте оврага лесничий стоял с ружьем наготове перед густой зарослью орешника. Тут же был отец девушки.
Лесничий сказал раздельно:
— Отпусти ее. Иначе я тебя убью.
Он обращался туда, в заросль.
В ответ раздалось рычание, перемежаемое детским плачем.
