Пусть знакомых среди долгианских волшебников у меня не было, я решил поэкспериментировать: вдруг получится кого-нибудь наугад дозваться? Может, и дозвался бы. Не знаю. Зеркала не нашлось – ни целого, ни, на худой конец, завалящего осколка. Даже то, что обычно лежало у меня во внутреннем кармане, плоская металлическая «книжечка» с эмблемой футбольного клуба «Тройное солнце», куда-то пропало. И никаких отражающих поверхностей в пределах досягаемости – ни стекол в окошках, ни металлического чайника, ни чего-нибудь еще в этом роде. Те, кто меня сюда запихнул, имели в виду, что я могу быть в курсе насчет зеркал. Подстраховались.
Одного никак не возьму в толк: если я нужен им живым, почему не позаботились о том, чтобы у меня было вдоволь припасов и оружие для защиты от всяких там «каруселей», а если не нужен – что ж не прикончили сразу?
Подросшая «карусель» день ото дня набиралась ума. Она оказалась сообразительной и коварной тварью, с интеллектом на уровне обезьяны, но при этом была труслива – ни разу не попыталась атаковать в открытую. Лишь это меня и спасало.
Честно говоря, не уверен, что сумел бы отбиться от этого щетинистого многоногого ужаса, вооруженного хлыстом-хоботом, если б он набросился на меня, как бойцовая собака. Тесак бы не выручил. Но «карусели» не хватало собачьего остервенения, она строила козни исподтишка, делая ставку на то, что рано или поздно я попаду в ловушку.
Она изучила мои тропки и несколько раз повторила номер с закопанной в грязь веткой, о которую я должен запнуться, после чего познакомлюсь с острыми сучьями – и всякий раз гадина верно определяла, куда я упаду, чтобы точнехонько на них напороться! Правда, человеческой способности к прогнозированию она не учла. После того похода в сортир, едва не закончившегося плачевно, я взял за правило смотреть под ноги, а в подозрительных случаях ворошил перед собой грязь суковатой палкой полутораметровой длины, без которой теперь не выходил из домика.
Повезло мне найти эту палку – настоящий посох. И опираться удобно, и можно будет огреть «карусель», если та решится на атаку. Для разминки я отрабатывал с этой штукой киношные приемы боя, но вряд ли это спасло бы меня в стычке с реальным противником. Ну, разве что противник надорвал бы живот со смеха, увидев мою боевую пляску, а я бы, воспользовавшись моментом, геройски его добил… Так что свои возможности я не переоценивал. С другой стороны, не исключено, что шиворот-навыворот выполненные удары помогли бы мне защититься от трусоватой «карусели», если она вконец обнаглеет. Но «карусель» не наглела. Палка и тесак внушали ей уважение.
Тренировками с посохом я не сильно увлекался. Трещины и царапины на ладонях, припухшие, покрасневшие, кое-где сочащиеся гноем, начинали нестерпимо болеть, и я вскоре прекращал это самоистязание. Порой думалось: «карусель» не спешит нарываться, потому что чует – рано или поздно моя иммунная система не выдержит, какая-нибудь болячка доведет до сепсиса, и тогда все устроится само собой. Надо только подождать. Несколько дней или месяц – какая разница, если конец предрешен? Человек никуда не денется, а пока можно питаться и слизнями.
Убедившись, что запинаться о ветку я не собираюсь, щетинистая дрянь продолжила эксперименты. Однажды она выкопала у меня на дороге яму. И ведь додумалась. И ведь сумела!
Дорога – пафосно сказано, это было всего лишь жалкое подобие тропки. С одной стороны – путаница черного кустарника, местами как будто запорошенного грязноватым снегом (ага, какой там снег, это плесень его заживо поедает). С другой – лужей разлитой ртути посреди блеклого растушеванного пейзажа слепит глаза круглое озерцо, проглотившее бутылку с моим SOS. Через небольшой открытый участок, заросший пепельными «звездочками», испускающими на радость местным насекомым густой карамельный аромат с гнилостной примесью, тянулась вытоптанная за минувшие дни слякотная полоса. Вмятые в грязь цветы превратились в склизкую кашицу.
Следуя привитым с детства привычкам, я даже здесь, в локалии, чаще всего блуждал по мной же проложенным тропкам. Засело в мозгу, что есть «дорожки» и есть «газоны», по первым ходить можно, а по вторым возбраняется, и подсознание выбирало маршруты, исходя из этих установок. Видимо, «карусель» уловила логику моих перемещений – вроде того, как охотник, выслеживая животное, принимает в расчет его инстинкты.
Уже наученный, я с подозрением оглядывал тропинку, но подвоха не заметил. Я его учуял. Душное приторное благоухание невзрачных «звездочек», запахи гниющих стеблей, плесени, источенных червями и объеденных слизнями грибов, населенного загадочной бесцветной мелюзгой стоячего водоема – куда ни пойди, везде одно и то же. Но на этом месте в привычную для обоняния смесь вплелось нечто новое: затхлый смрад разрытой перепревшей биомассы. И еще вчера – я ведь был здесь вчера? – ничем в этом роде не пахло.
Я прежний не придал бы этому значения. Подумаешь, какая-то вонь, мне и без нее тошно и плохо дальше некуда. Впрочем, еще несколько шагов – и я смог был напоследок убедиться, что пресловутое «дальше» всегда найдется.
Я теперешний насторожился и остановился. С подозрением осмотрелся, потом медленно двинулся вперед, перед каждым шагом тыча в знакомую дорожку палкой. Почему-то пришла в голову мысль о болотной зыбучке, хотя в локалии вроде бы их не было.
Внезапно палка провалилась в пустоту, и я тоже чуть не ухнул вперед, но сумел сохранить равновесие. Вялые стебли с кистями «звездочек» прикрывали яму в полметра глубиной. Чтобы сломать ногу, этого хватило бы. Но даже если обойдется без перелома, пока я буду, чертыхаясь, барахтаться в грязи, «карусель» нанесет удар. И ведь сумела же она выкопать ловушку своими длинными суставчатыми конечностями – такое впечатление, что со временем их стало больше, уже десятка три наберется, сплошной шевелящийся щетинистый шатер – да еще нагребла сверху вырванных из земли цветов!
У меня вызвала оторопь не столько сама западня, так и не оправдавшая возложенных на нее надежд, сколько способность «карусели» планировать и просчитывать. Все-таки для животного это чересчур. Вспомнились слова Альфреда Рунге о новых разумных видах, которые были обнаружены в Лесу после катастрофы. Но даже если она разумна, с ней не договоришься. Между нами пропасть, и от одного взгляда на эту жуткую особь меня передергивает. Это вам не кесу, которые, если б не бархатная шерсть, внешне отличались бы от людей разве что «вампирскими» клыками и заостренными, как у виртуальных эльфов, ушами. Это нечто совершенно чуждое, в полном смысле слова другое. Возможно, наши чувства взаимны, и оно хочет убить меня главным образом из-за этого? Изучив ловушку, из которой несло прелью и гнилью, я начал настороженно озираться. «Карусель» должна сидеть в засаде где-то поблизости. Если б она поспешила унести ноги, я бы услышал: при движении она стрекочет, а когда, затаившись, замирает, никакие звуки не выдают ее присутствия. В этот раз она хорошо спряталась: сколько я ни высматривал, так и не заметил в сквозистой черноте кустарника рыжевато-ржавого оттенка. Быть может, она распласталась по земле под ковром «звездочек», раскинув свои тонкие щетинистые ноги, словно многочисленные спицы страшного живого колеса? Для нее это запросто… Мне показалось, что в одном месте цветы подозрительно шевельнулись. В конце концов я повернул к домику, чутко ловя звуки за спиной и вдвойне бдительно проверяя палкой дорогу, словно слепой с тростью на незнакомой улице.
