— Пойдём с нами? — предложил Сява пьянице.
— Куда это?
— В Коммунизию. Там тебе не придётся питаться этой мерзостью, никто не заставит тебя там поедать сиськи.
— Я, конечно, псих, — заговорил их новый знакомый, — но не до такой же степени. У вас там, говорят, ворон хавают?
— Что ворон. Знал бы ты, какие у нас вкусные крысы…
— А опарыши…
— А тараканы…
— Ах, хрр, ах! — пустил слюни Бяка.
Пьяница вдруг согнулся и его вырвало.
— Вот, говорили тебе — не ешь его, — посочувствовал Культя.
Пролетарий вздохнул, утёрся, помотал головой.
— Не, я не могу далеко идти. У меня ноги больные…
— Тогда скажи нам вот что, где ваши капиталисты свои запасы прячут, — спросил Кнут.
— Фу-у-у, — сказал пьяница.
— Не бойся. Мы тебя не выдадим. Даже под пытками. Мы ребята ловкие — наворуем и ходу.
— В магазинах красть опасно, — забормотал человек. — Поймают, на целую неделю арестуют. А уж как стыдят…
— Сколько это — на неделю? — спросил Кнут.
— Долго, ох, долго. Да зачем вам воровать? Идите в приют, там вас бесплатно покормят.
— Чем?
— Пюре, сосисками.
— Замолчи лучше, — взмолился Кнут. — Ты скажи, где нам крыс раздобыть, или лягух хотя бы?
— Крыс?.. Крыс?.. — почесал голову пролетарий. — Ах, да, вы же эти… комму…
— …нисты, — подсказал Культя.
— Крыс, значит?.. Топайте вон туда. Увидите ограду. За ней завод по переработке отходов. Говорят, там крысы водятся.
Лица друзей просветлели.
— Спасибо, товарищ.
— Только дождитесь вечера, а то днём там люди.
— Понятно. Ещё раз Партийное тебе спасибо.
— Коммунистическое, — добавил Сява.
— Ага. Ну, пойду я тогда. — Бочком, кося глазами, пьяница стал выбираться из дружеского окружения.
— А, может, с нами? — крикнул Культя.
— В другой раз как-нибудь, когда подлечусь малость.
— Боится, — сказал Кнут.
— Опасается, — кивнул Сява. — Робеет. Я бы даже сказал — трусит.
Вечером товарищи проникли на территорию свалки.
— Не охраняется, — удивился Сява.
— Запуган тут народ до смерти, — констатировал сей факт критик. — Вот и не охраняется.
Увидев первую крысу, беглецы возликовали.
— Вот он, их питомник, — обрадовался Культя.
Кнут уже мастерил из проволоки силки.
— Не люблю их сырыми, — поморщился Сява. — Прокоптить бы…
— Точно, хрр, — согласился Бяка.
— Ничего, по одной съедим, а остальных завтра, как солнышко встанет, поджарим, — облизнулся Культя.
Закусив, друзья разбрелись по территории.
— Вот они, закрома капиталистов! — воскликнул критик, разглядывая горы мусора.
Сява уже вовсю таскал из кучи бутылки.
— Вот они, их богатства!
— О-хо-хо!
— Э-хе-хе!
— Ну и ну!
— Ух, ты-ы!
— Ах-фрр-р!
Сява зарылся в кучу, как крот, выкидывая наружу куски проволоки, обрывки верёвок, пустые мешки, бутылки, коробки, рваные комбинезоны и что-то ещё непонятное, но любопытное.
Глаза Культи блестели, как у сумасшедшего. Он хватал одно, замечал что-то другое, ронял, терял, забывал, кидался от одной кучи к другой, рассыпая находки, стеная и воя от счастья и бессилия.
— Сыпьте в мешки, — посоветовал Кнут.
Скоро в проходах между кучами мусора выросли горы пластиковых пакетов, набитых всяческим хламом.
Сява, вскидывая руки, подпрыгивая и тряся головой, метался по территории. Врывшись в одну из куч, он наткнулся на залежи фантиков.
— А-а-а! — завыл попрошайка, перестав соображать, где находится. Его разум помутился. Он видел только ворох разноцветных бумажек, зарывался в них лицом, гладил, набивал за пазуху, разбрасывал, катался по ним, всхлипывал, причитал и возносил молитвы.
— Пора уходить, — опомнился Кнут. Схватил тащившего очередной мешок Культю, встряхнул. — Пора уходить!
— А? — обалдело спросил критик. — Чего ты?
— Уходить пора, идиоты. — Вырубала отшвырнул друга, быстро связал два мешка, потом ещё два, перевесил через одно плечо, через другое, ещё два подхватил в руки и потопал к выходу. Вася поспешила за ним, унося огромный мешок на спине.
На полусогнутых ногах, с огромной охапкой фантиков, дико стеная, ничего не видя и не слыша, мимо Культи проплёлся Сява.
— Куча, — ошалело бормотал попрошайка. — Огромное количество. Несметное множество. Обилие…
Критик опомнился. По дорожке из оброненных Сявой фантиков он добрался до их залежей и, вытряхнув самый огромный мешок, стал набивать его бумажками.
— Прорва… Море… Масса… — заворожено повторял Сява.
Бяка на четвереньках полз за ним, подбирал фантики и довольно урчал: «Мрр-р, прр-р…». К его спине верёвками крест накрест была привязана солидная поклажа.
— Груда, — сказал Сява, взмахнув руками.
Мимо них, пошатываясь, протопал Культя, унося со свалки целый мешок фантиков и свой закадычный, так до сих пор никем не востребованный таз.
На ночлег путники устроились в высоченной траве. Сява всё выкрикивал:
— Бездна!.. Пропасть!.. Тьма!..
Бяка попытался вырвать из его рук последнюю бумажку, чтобы присовокупить к остальным.
— Не жадничай, — осадил его Кнут. — Не видишь что ли, — человек потрясён?
— Похоже, фрр-р, — сказал Бяка презрительно.
На следующее утро Культя проснулся первым. Разбудил Кнута.
— У меня проблема, — пожаловался критик.
— Что такое?
— Приспичило шибко. Кал напирает…
— Ну и что? Тут рынков нет. Сядь и откинь.
— Что ж я у капиталистов свой Кал брошу? — возмутился Культя. — Нет уж.
Срочно объявили Партсобрание. Постановили: коммунистический Кал буржуям не оставлять ни под каким предлогом!
Вася приготовила пустой пакет из-под выброшенных продуктов. Культя с достоинством облегчился. Ну, а вскоре эту важную церемонию свершили Кнут и Вася. Бяка тоже вдруг захотел…
Пятеро коммунистов спешили к границе. Настроение было приподнятым. Экспроприированные у буржуев богатства вселяли радужные надежды на ещё более светлое будущее. Мешок с говном тащили по очереди.
Сява крикнул: «Груда!..» — и обгадился прямо на ходу, за что тут же получил Партийное взыскание.
— Ворох!.. — глядя товарищам в глаза, честно заявил попрошайка.
Священные Рубежи пересекли ночью, разыскав небольшую дыру невдалеке от той, которая охранялась молодчиками из погранзаставы. Родина молча встречала своих сыновей. Страна безмятежно спала.
