Тем более что в их возрасте они уже смогли накопить богатый жизненный опыт и не питали никаких иллюзий насчет солидарности с ними более молодых. В других обстоятельствах, возможно, поколения смогли бы объединить свои силы. Но пятидесяти- и шестидесятилетние задавали себе совсем другой вопрос: что ждало их в этих «Центрах перехода», о которых они, естественно, были наслышаны, поскольку газеты провели достаточно глубокие расследования по поводу этих новеньких зданий, которые росли как грибы после дождя по всей территории Франции? Да, смерть, это они знали. Но какая? «Журналь офисьель» ничего об этом не сообщал, представитель правительства намекнул на то, что каждый регион был волен выбирать вид умерщвления по своему усмотрению.
И потом, как водится, неясность дала разгуляться игре воображения, и за стойками баров обсуждали самые невероятные слухи. Некто, чья сестра знакома с племянником префекта департамента Изер, заверял шепотом, что в департаменте Рона-Альпы это будет повешение. А другой намекал на то, что в южном регионе выбор был уже сделан: эшафот. Эшафот!
Ревностно отнесшийся к успеху угольного региона Штими и к его заброшенным шахтным колодцам, в которые планировалось сбросить старых горняков, один хорошо информированный житель района Ланд поклялся нам, что в Аквитании, где большие площади поросли лесом, старикам предоставят шанс спастись и для этого их отпустят в леса, а потом будут охотиться на них с собаками. В это уж совсем никто не поверил, но бездельникам из бара такой вариант очень понравился. В час аперитива, разогретые двумя-тремя порциями анисовки, они взяли в привычку при виде какого-нибудь семенящего по тротуару старика становиться на пороге и, держа в руках воображаемое ружье, расстреливать несчастного: пум, пум!
Подталкиваемая в спину официальной информацией, главной целью которой, казалось, был конфликт поколений, погрязшая в тошнотворных шутках, потеряв, возможно, всякое чувство меры перед лицом вездесущей Смерти, Франция вошла в мрачный период своей истории.
20
Однако с первой отправкой все получилось хорошо. Я помню все, словно это было только вчера. Кузен Макс настоял на том, чтобы я поехал с ним. Он поехал инкогнито, а меня журналисты не знали. Это происходило 8 января 2017 года до полудня. Было прохладно, но небо было ясным. Мы стояли перед мэрией небольшого населенного пункта под названием Марсельян в провинции Лангедок.
Площадь была черной от народа. Пресса, радио, телевидение, артисты, представители местных или центральных органов всех политических партий, активисты ассоциаций «за» и «против», простые зеваки — никто не отказался от приглашения. Присутствовал, разумеется, и Муниципальный совет в полном составе, все празднично одетые. Мэрия была украшена трехцветными флагами, что придавало событию особую торжественность, равно как и большой духовой оркестр.
Мэр городка по фамилии Жан-Люк Драпо с большим трудом заставил оркестр умолкнуть. «Самбр и Мез»[8], это будет позже. Ему было что сказать. И он это сказал, хотя несколько смущался в присутствии кинокамер. Никогда он не видел стариков вблизи, впрочем, нет, вблизи он их видел, но никогда не обращал на них внимания. Сегодня все они уставились на него своими округлившимися глазами, и он, если честно, был несколько смущен: он не знал, следовало ли ему выдержать этот отсутствующий взгляд, то есть продолжать улыбаться. Но в этом случае он терял нить своей речи, а палец, которым он отмечал каждый абзац, слегка съезжал и вынуждал его делать паузы, а его облегченные восклицания — «ах, вот!» — только подчеркивали смущение. А в конце — ладно, тем хуже для кинокамер, не время для кокетства — он одним махом закончил свое выступление и, наслаждаясь аплодисментами, немного сожалел о том, что слышен был и свист сторонников интеграции из толпы.
Дальнейшее развитие церемонии сильно озадачило нас с Кузеном Максом. Мы ожидали, что все пройдет скромно и быстро, но Муниципальный совет решил устроить некое подобие народного гулянья. Главное должностное лицо вновь взял слово, но не стоит волноваться, он будет немногословен. Он пожелал напомнить присутствующим, чем мы обязаны нашим старикам, а потому беспокоиться не о чем, поскольку мы всегда будем стараться устроить героям дня такие проводы, которые они заслужили.
Сказав это, он вынул из кармана листок бумаги и аккуратно его расправил. Взглянул в камеру, прокашлялся.
— Приглашаю на трибуну… Валле Марсель…
Барабанная дробь, да! барабанная дробь, как в цирке, и из толпы вышел низкий бодренький старичок. Он без посторонней помощи взошел на три ступеньки и встал рядом с мэром. Руки его болтались, вида он был глуповатого и неестественного. Появление предка на трибуне было встречено бурными аплодисментами. Он продемонстрировал зубы, затем отвернулся к одному из своих приятелей, который его окликнул.
Выступающий продолжил перекличку. Шестеро учеников выкрикнули, что они на месте, и поднялись на трибуну, хотя одна немощная старуха доставила охране порядка массу забот, когда пришлось втаскивать на эстраду ее вместе с креслом. Получив от всех присутствующих свою порцию оваций, вполне заслуженных, старая гвардия — какой день! — мелкими шажками направилась в зал приемов мэрии, где им предложили выпить по-дружески со специально отобранными лицами.
За несколько минут до этого, глядя, как они стояли, выстроившись в шеренгу на эстраде, я подумал, что сейчас им завяжут глаза и поставят к стенке. Эффективность прежде всего. Но нет, их пригласили выпить в честь их же. И политики вознамерились сказать им несколько ласковых слов. Потом наступило время отправляться в путь. Прекрасный белоснежный автобус с ярко-голубой полосой посредине стал выруливать, осуществляя маневры, которые угрожали жизням людей в толпе. Вскоре Марсель Валле со своими приятелями и приятельницами из кантона Марсельян вышли из здания мэрии. Восторг толпы был настолько сильным, что жандармам с трудом удалось проложить старикам проход к автобусу. Оркестр надрывался, какая-то активистка из ассоциации «Оставьте их в живых» отважно распростерлась на асфальте перед автобусом, но ее бесцеремонно оттащили в сторону. Болельщики размахивали знаменами, на ветвях деревьев раскачивались гирлянды, северный ветер развевал волосы, дети плакали и звали бабушку. Сосед Марселя, находясь, вероятно, под воздействием лишней рюмки кира и потрясенный такими почестями, показал V — знак победы, крики «ура» разносились с удвоенной силой. Перед тем как закрылись дверцы катафалка, папаша Валле на всякий случай затянул «Марсельезу», которую подхватил хор из сотен глоток.
