Из-за отсутствия свободных мест индивидуумы, так назову их, попросились к нам не более чем на пятнадцать минут. Официант, ставя передо мной стопку «Царской», извиняясь, подтвердил, что действительно через пятнадцать минут предоставит им другое место.
До этой минуты всё шло великолепно.
А тут старший лейтенант Наумов стал интересоваться – где синенький стаканчик из венецианского стекла? Официант пропустил вопрос мимо ушей. Или сделал вид, что пропустил. (Мы все, в том числе и Наумов, прекрасно знали, где стаканчик.) Тем не менее старший лейтенант опять повторяет вопрос и при этом в открытую подмигивает мне, мол, подключайтесь, сейчас выведем официанта на чистую воду. (Ну не придурок ли?!) Совершенно не умеет пить. Я говорю, не надо зацикливаться, перевожу разговор на великолепие стола, на осетрину. А он вновь за своё. Причём подмигивает уже и этим индивидуумам. Они переглядываются, понимающе улыбаются, кивают – согласны с ним.
Смотрю на Кимкурякина: только что был нормальным, а это (секунды не прошло), глаза уже весёленькие, уставится в кого ни попадя и цветёт и лыбится, как майская «рожа». (Увы, нельзя с подчинёнными ходить в ресторан.)
Официант, в конце концов, не выдержал, сорвался – украли синий стаканчик, а с него теперь спросят. Если не найдёт, удержат в десятикратном размере, потому что стаканчик – не стаканчик, а фирма, всеми узнаваемый символ ресторана – бренд.
Старший лейтенант Наумов принялся неискренне сочувствовать, а лейтенант Кимкурякин, будто не он прикарманил стаканчик, возмущаться в адрес похитителя, дескать, есть же такие мелкие пакостные люди. И тут эти индивидуумы переглянулись между собой и длинный так говорит, что ему точно известно, что синенький с узорами стаканчик находится в борсетке. (Она висела на спинке моего стула.) Официант внимательно посмотрел на меня, потянулся к борсетке. Мне ничего не оставалось: крюк правой – в голову. Официант упал.
И тут началось столпотворение, как во вчерашнем сне. Ничего не разберёшь – урывки и обрывки. Индивидуумы повисли у меня на руках, заламывают за спину. А мои сотрудники, помощники, вместе с официантом завладели борсеткой и, как истинные борсеточники, спешно роются в ней. Наконец выгребли – стаканчик, бинт и напёрсток. С удивлением воззрились на них, словно впервые увидели. Потом стали поглядывать на меня, поглядывать и осуждающе покачивать головами, мол, какой позор, какое падение нравов. В общем, театр дураков.
Внезапно подал голос индивидуум-азиат, предложил надеть напёрсток мне, чтобы я щёлкнул по носу старшего лейтенанта.
В ответ Кимкурякин стал философствовать.
– Щелчок господина полковника по носу старшего лейтенанта будет воспринят не иначе как произвол, как распоясавшаяся дедовщина. Вот если бы старший лейтенант щёлкнул полковника, тогда другое дело, тогда это было бы прикольно.
От возмущения я чуть не задохнулся, спрашиваю:
– Скажи конкретно, кем будет воспринято?
А он, весёленький, счастливо улыбается:
– Господин полковник, а то вы не знаете.
(Ну не придурок ли?!)
Всё это время старший лейтенант Наумов был как бы «в отключке». Тупо уставился на свой напёрсток на среднем пальце: то намотает на него бинт, то размотает. Точно сомнамбула, ни на что не реагировал. И вдруг очнулся, вмиг затянул зубами бинт и – ко мне.
– Да-да, вспоминаю, тогда было бы прикольно. Да-да, прикольно, лейтенант Кимкурякин.
Я кручу головой, не даюсь. Но он, подлец, уловил момент, изловчился и как шарахнет по носу. Искры из глаз, и – ничего, пустота. Очевидно, отрубил. И неудивительно – пальцы как сардельки. В общем, всё перемешалось – где настоящее, где завтрашнее, где вчерашнее? Бедная жена Люси всю ночь меняла компрессы.
Поутру пришёл на работу, а лейтенанты уже сидят возле кабинета. Стыдятся поднять глаза, как побитые дворняжки.
В их присутствии позвонил в госпиталь СОИС. Попросил, чтобы двух психиатров прислали и проверили каждого из моих сотрудников. Потребовал от лейтенантов, чтобы они не позднее десятого марта представили отчёты об известных событиях.
Отправил их – выполнять! И невольно вспомнил генерала в зеркале платяного шкафа. Как бы там ни было, а его обещание прислать пару психиатров сбылось.
Тогда же принял решение, если преимущество японских телелинз над американскими подтвердится (его интересовал этот факт не как факт превосходства японцев, а просто потому, что запомнился), ну, естественно, если подтвердится и факт присвоения ему звания генерал-лейтенанта, то тогда он ещё потрудится. А нет – чёрта с два им, подаст в отставку. Уйдёт!..
Проклятая работа, с неё не уйдёшь так просто. Разве что с уходом в могилу! Впрочем, и в могиле будут поминать и анализировать твои действия. О, ничтожное жуткое племя!..
...
Полковник Акиндин А.А. (подпись) 10.03.05 г.
Начальнику СОИС МГУ
полковнику Акиндину А.А.
от завкафедрой
парапсихологии МГУ Бреуса Б.Б.
Уважаемый Агапий Агафонович! Ваше замечание справедливо – деньги выделяются государством не на кафедру парапсихологии, а на нашу лабораторию, исследующую паранормальные (или сверхчувственные) явления. Сокращённо – ЛИПЯ. Скажу откровенно, создавая лабораторию, я поначалу подписывал документы не иначе как зав. ЛИПЯ. Но потом, во избежание досадных опечаток, которыми грешит секретариат, я стал подписывать документы лаборатории, указывая свою должность на кафедре.
Согласитесь, трудно рассчитывать на понимание инстанций, если документы, посылаемые в эти самые инстанции, подписаны – «Зав. ЛЯПА Б.Б. Брехус». Тем более что документы, касающиеся сверхчувственного, и без того полны элементов как бы за гранью нормального. То есть провоцируют адресата на неадекватное восприятие.
Это ответ на Ваш вопрос: почему документы «от лаборатории» подписываю «заведующий кафедрой»?
Не буду скрывать, что, ответив, я как бы убиваю двух зайцев. Во всяком случае, теперь мне легче удовлетворить Вашу просьбу – поделиться гипотезой, хоть как-то объясняющей исчезновение и невидимое перемещение обезьянок в пространстве. Легче потому, что, несмотря на всю невероятность гипотезы, я надеюсь, что теперь буду избавлен хотя бы от Вашей иронии – «гипотеза зав. ЛЯПА Брехуса». К сожалению, именно такая оценка, и не только моего труда, а каждого, изучающего сегодня параномальное, наиболее распространена в обществе. Посвящая свою жизнь исследованию сверхчувственного, я предполагал, что мне придётся работать с людьми неординарными, экстрасенсами, но никак не с изгоями. На практике же оказалось, что, работая с ними, я сам стал изгоем. Согласитесь, Агапий Агафонович, подобное весьма и весьма прискорбно. И возразить этому невозможно уже потому хотя бы, что свою гипотезу я излагаю не учёному совету МГУ, а Вам, начальнику СОИС. Впрочем…
