Хэр Ройш-младший недоумённо моргнул.
«Весь вчерашний вечер семья в полном смысле этого слова меня допрашивала, — Мальвин заложил руки за спину с весьма торжественным видом. — Они всецело убеждены, что листовки зародились в стенах Академии».
«Оригинальное предположение».
«Согласен, здесь не имеется ничего примечательного. Однако курьёз заключается в ином. Не буду мучить вас излишними деталями, скажу лишь, что в семье Мальвиных важнейшую роль играет моя бабка — с годами её купеческий опыт переродился в поистине фантастическую интуицию. И она, представьте себе, видит в листовочниках не только угрозу».
«Купеческая среда разделяет наши лозунги? — изумился хэр Ройш-младший. — Это, должен заметить, идёт в разрез с моими представлениями о её консервативности».
«Не среда, а лишь одна бабка, — иронически улыбнулся Мальвин, — и она утверждает, что ей был вещий сон. Это, конечно, чепуха; однако нельзя отрицать, что бабка, выходит, видит в нашей деятельности более серьёзные перспективы, чем мы сами».
Услышав это, хэр Ройш-младший уловил в себе некое странное, незнакомое чувство, которого, кажется, прежде никогда не испытывал, но отрефлексировать и назвать оное ему не удалось, равно как не удалось им с Мальвиным добраться до распивочной. Неподалёку от общежития Академии их с чрезмерной суматошностью схватил за руки Скопцов — судя по одышке, бежавший сюда сломя голову.
Свои переживания он, впрочем, попытался скрыть, поприветствовал однокашников весьма спокойно и лишь после раскланиваний светски заметил:
«Господа, а знаете ли вы, что Охрана Петерберга решила провести в городе парад?»
«Когда?» — немедленно посерьёзнел Мальвин.
«Сейчас!»
Разумеется, сговариваться им не пришлось, и вместо распивочной хэр Ройш-младший сотоварищи направились в Старший район — именно там парад намеревался завершиться. Несмотря на нынешние призывы не драматизировать, Скопцов нервничал больше всех, и справедливо: парад, не привязанный ни к датам, ни к событиям, есть не что иное, как декларация намерений.
Демонстрация силы.
Безымянное чувство внутри хэра Ройша-младшего протяжно и сладко заныло. Он отметил, что Скопцов ни на секунду не смутился присутствием Мальвина и пригласил проследить за парадом обоих; причин поступать иначе не имелось, однако хэру Ройшу-младшему невольно мерещилась в подобной неразборчивости определённая неосмотрительность.
Впрочем, его беспочвенные, инстинктивные подозрения были сродни как раз таки мальвинским — и, вероятно, Скопцов не запнулся как раз потому, что почуял это сходство. Иными словами, компания подобралась не худшая, а в Старшем районе к ней присоединился уже заинтересовавшийся парадом Золотце — он как раз искал выход на пресловутый чердак, откуда открывался бы оптимальный обзор.
Так четверо членов Революционного Комитета (хэру Ройшу-младшему опять не удалось сдержать внутренний яд) и оказались под самой крышей. Солдаты дошли до площади сравнительно недавно, и теперь они, сняв с плеч ружья, выстроились в каре.
— Скажите, господин Скопцов, они специально коней по мастям подбирали? — саркастически, но в то же время азартно пробормотал Золотце.
— Это, право, у Хикеракли лучше спросить… Но насколько мне известно, нет, чистая случайность.
В случайность хэру Ройшу-младшему верилось с трудом, тем более на параде. Четыре генерала выехали к самому зданию Городского совета, развернулись и принялись читать солдатам некую речь, разобрать которую с чердака представлялось затруднительным.
Хэр Ройш-младший мысленно пробежал пальцами по внутреннему каталогу.
На рыжем коне сидел генерал Скворцов, он же «Дикий Ригорий», он же отец Скопцова, относительно недавно вошедший в Городской совет. Несмотря на своё положение, генерал Скворцов не любил политику, а любил шумно погулять, пострелять в воздух и покрасоваться бакенбардами. В ответ его ценили солдаты и боялись обычные горожане.
На огромном вороном коне сидел генерал Йорб, ещё один член Городского совета, черноглазый, черноусый, полуседой и молчаливый, с горбатым носом и тяжёлой рукой. Его боялись все, несмотря на то, что за бытность свою одним из командующих Охраной Петерберга он не совершил ни одного из ряда вон выходящего шага. Но в нём чувствовался потенциал, и хэр Ройш-младший полагал, что в случае серьёзных неурядиц именно он без колебаний скомандует стрелять по горожанам.
На спокойной белой кобыле, коей по неким причинам чрезвычайно восхищался Хикеракли, сидел генерал Стошев, последним из четвёрки получивший свой чин. Именно ему принадлежала инициатива строительства второго кольца казарм, и в целом Стошев отличался неплохой административной хваткой. Хэр Ройш-младший полагал, что его назначение в Городской совет — не более чем вопрос времени.
Четвёртый же генерал и единственный среди командующих аристократ, барон Каменнопольский, восседал на коне необычного бело-жемчужного цвета, привезённом из Европ. Барон был младшим из четырёх командующих, а редкая масть жеребца, как и форма Охраны Петерберга, интересовала его в первую очередь для похвальбы. В шинели он был, без сомнения, хорош, в отношениях с солдатами — неожиданно снисходителен, да и в целом искал себе славы человека прогрессивного, нежёсткого и ведущего за собой примером.
Хэр Ройш-младший удовлетворённо прикрыл глаза. Его успокаивало, что даже без консультации со Скопцовым он может с изрядной уверенностью предположить: парад был идеей либо Скворцова, либо Каменнопольского, а скорее — совместной. Стошева, по всей видимости, уговорили тем, что парад-де поспособствует популяризации идеи строительства новых казарм, а Йорб, вероятнее всего, сперва молчаливо отказал, а потом так же молчаливо согласился, и никто не смог бы с уверенностью сказать почему.
Безымянное чувство внутри хэра Ройша-младшего называлось гордостью, и оно было столь приятно, потому что никогда прежде ему не доводилось ничего подобного испытывать. Стороннему наблюдателю это могло бы показаться парадоксальным, но в то же время лишь конченый болван заявил бы, что нынешний парад — случайность и произвольная прихоть генералов. Нет, разумеется; разумеется, это реакция на листовки, вызвавшие у солдат такое раздражение.
Революционный Комитет (сколь бы нелепо ни звучало такое наименование) схулиганил, выкинул коленце, а власти предержащие отреагировали на это со всей серьёзностью — уселись на четвёрку коней и дали оглушительный залп в небо. Золотце со Скопцовым вздрогнули, но это была не более чем инстинктивная реакция.
